Александр Западов - Новиков

— И всегда, — прибавил Новиков, — если не будете куда званы, приезжайте ко мне щи хлебать. Я в Москве ныне обжился и свой стол имею.

Новиков квартировал на старом месте, при типографии, но в комнатах его убранства прибавилось и полки для книг были заменены шкафами. Хозяин устраивался надолго и прочно.

К обеду собралось несколько человек, в большинстве молодежь, переводчики и авторы из студентов университета. К Новикову относились они с отменным уважением и ловили каждое его слово.

На стол и вправду были поданы щи — Новиков предпочитал испытанную русскую кухню и не любил затейливых разносолов, — потом уха из ершей и два поросенка с кашей. Гости показали изрядный аппетит, и Болотову подумалось, что они, похоже, не каждый день обедали.

— Журнал ваш, — обратился к нему Новиков, — принят публикою благосклонно, и число подписчиков час от часу возрастает.

— Так по этой причине, — сказал Болотов, стараясь придать своим словам шутливый оттенок, — можно бы мне сколько-нибудь и прибавить? Ведь я один-одинехонек, должен писать на каждую неделю по два листа! Такой подвиг награды заслуживает.

— Я не прочь от того, — ответил Новиков, — и прибавлю вам пятьдесят рублей. За мной дело не станет. А вот о чем вас хочу спросить. Не могли бы вы перевести на русский язык одну книгу славного немецкого сочинителя? Я бы хотел печатать ее в виде ежемесячного журнала.

Новиков вышел в кабинет и принес книгу. Была она сочинения господина Тидена и содержала вечерние благочестивые размышления на каждый день года.

Посмотрев книгу, Болотов усомнился, сможет ли ее перевести, но решил все ж попробовать и взял книгу с собой.

По пути домой он зашел к Ридигеру. Прежний университетский книгопродавец держал теперь на Ильинке книжную лавку. Болотов оглядел полки, выбрал кое-что — он любил книги и охотно покупал их — и понемногу расспросил Ридигера о Новикове. Тот отзывался об арендаторе хорошо — типографское дело знает, сам учит рабочих, издает много, очень любезен, — только есть за ним нечто сумнительное. Масон!

— Николай Иванович масон? — с ужасом переспросил Болотов. — Как же я теперь буду?

Он слыхал о масонах. Таинственная секта со страшными обрядами. Да уж не случалось ли им пить человеческую кровь?

Болотов напугался. Но тут же сообразил, что уж год знает Новикова, ничего худого не видывал, за обедам у него едал поросят, а не человеческое мясо… Деньги же у Новикова настоящие, а выговоренные четыреста пятьдесят рублей весьма кстати. Расставаться с таким доходом Болотову не хотелось, да и журнал свой он любил…

— Будь что будет, — наконец проговорил он. — «Экономический магазин» сочинять не оставлю, от перевода книги воздержусь и в обман не дамся.

На другой день Болотов снова поехал к Новикову, обедал, отказался от перевода Тидена и собрался было домой, как хозяин позвал его в кабинет. Остальные гости продолжали беседовать за столом.

Услышав приглашение, Болотов вздрогнул. Вчерашние опасения охватили его. «Держись, брат Андрей Тимофеевич!» — подбодрил он себя, открывая дверь кабинета.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Новиков, увидев Болотова. — Должен я спросить у вас нечто и ожидаю прямого ответа. Не принадлежите ли вы какому-либо ордену?

«Вот оно как начинается!» — подумал Болотов и поспешил заверить, что не состоит ни в каком ордене, в масонах не бывал и к сектам непричастен.

— Не удивляюсь тому, — согласился Новиков. — Много званых, да мало избранных. Но ежели хотели бы вы увеличить свои силы в общем союзе — к тому дорога открыта. Есть братство, которое охотно примет вас сочленом. А по своим знаниям и качествам вы могли бы получить в этой среде знаменитое достоинство!

— Нет, увольте, Николай Иванович. Дружбу и приязнь вашу считаю для себя драгоценными, а что касается общества — не могу. С молодых лет дал зарок, чтобы отнюдь не вступать ни в какой тайный орден и сокровенное общество.

— Но для чего же?

— А для того, что, зная, чем обязует нас христианский закон, думаю, что нам и тех обязанностей довольно и нет нужды обременять себя другими должностями.

— Наш орден, — сказал Новиков, — христианской вере нимало не противен. Дело идет о том, чтобы помочь каждому человеку стать лучше, совершеннее, а тем и все человечество исправить.

— Пусть, батюшка, будет по-вашему, — упрямо сказал Болотов, — но своей клятвы я держался и держаться буду. А искреннее почтение к вам и дружбу сохраню. И о том перестанем говорить.

Новиков промолчал.

— Ну, так и быть, — наконец вымолвил он. — Что мне с вами делать… Но пусть разговор этот не помешает нам издавать «Экономический магазин».

— О, что касается журнала, то уверяю чистосердечно, будете мною довольны! — с облегчением воскликнул Болотов. — И в залог того — вот моя рука!

Новиков пожал протянутую руку Болотова, и они вышли в зал, где гости уже распивали кофе.

…Возвращаясь на свою московскую квартиру, Болотов перебирал в памяти разговор с издателем и хвалил себя за несговорчивость.

«Нет, милостивый государь Николай Иванович, — думал он. — Не на такого простачка напал! Ты рассчитывал ослепить меня своими россказнями, чтобы я протянул шею, а ты наложил бы узду, сел верхом и приневоливал меня. Не бывать тому никогда! А ежели хочешь — с тобой, как с обыкновенным и равным другом, обходиться буду… Впрочем, что-то засиделся я в Москве. Надобно отъезжать в Богородицкое — оно прибыточнее, и соблазну меньше…»

В Петербурге Новиков оставил два созданных им училища — Екатерининское и Александровское.

С отъездом из столицы Новиков не прекратил о них заботиться. Друзья журнала «Утренний свет», выходившего теперь в Москве, по-прежнему охотно помогали детям.

Новиков своими школами опередил правительство в его обязанности насаждать просвещение — это было досадно Екатерине II.

— Не много ли берет на себя Новиков? — негодовала она. — И архиепископ Гавриил хорош — освящает эти училища…

Однако пример Новикова заставил императрицу задуматься. Она в 1782 году выписала из-за границы ученого педагога серба Янковича де Мириево и поручила ему устройство в России народных училищ.

Екатерина считала, что для этого достаточно высочайшей воли. Стоит изъявить ее — возникнут школы, и можно сообщить в Европу, что Россия ныне образованная страна.

Набег на просвещение не удался. Местные власти не видели прока в школах, родители отказывались посылать детей, приговаривая, что можно жить и не зная грамоты. Средства на школы отпускались малые, учителей не хватало. И Екатерина охладела к своей затее.

Но следить за Новиковым императрица не переставала. Как только учредилась Комиссия народных училищ, ее обязали вести надзор за частными пансионатами и школами. Таких в Петербурге насчитывалось около двадцати, а в Москве десять. Члены Комиссии наблюдали, нет ли где разврата, суеверия и соблазна. Но так как эти школы принадлежали иностранцам, а учили в них самой светской науке — уменью танцевать, они проверку выдержали. К училищам Новикова при всем усердии прицепиться не удалось, и потому первый опыт преследования желанных результатов императрице не принес.