Лев Гумилевский - Чаплыгин

Среди набиравшихся к именинам матери гостей Сергей Алексеевич с постоянной горечью замечал отсутствие дочери. Оля все каникулы отдавала студии Мордкина, которого сам Касьян Голейзовский называл «необыкновенно красивым человеком небывалого темперамента». Ольга вовлеклась в балетную жизнь до мозга костей, и, конечно, у нее не будет семьи, мужа, детей. Екатерина Владимировна любовалась дочерью, быстро полнела и, казалось, примирилась со своим несчастьем: все дети после Ольги рождались безжизненными и погибали, не сделав ни одного дыхания.

Что старший сын, сам того не ведая, был в тайниках ума и сердца глубоко несчастлив, понимала только Анна Петровна. Иногда она подходила, крадучись, к сыну, застав его одного, и, поцеловав, гладила его седую голову, молитвенно шепча:

— Милый сынок мой…

Он осторожно снимал с головы ее руку и отводил в сторону, благодарно целуя и не говоря ни слова.

Случайно или закономерно, в эти молчаливые годы Сергей Алексеевич стал много курить, часто кашлять и однажды обнаружил кровь на платке. Он сказал об этом сводному брату — врачу, давно уже получившему признание больных. Михаил Семенович долго расспрашивая, слушал, осматривал и в конце концов решил:

— Прежде всего, Сергей, брось курить! Иначе дело может кончиться плохо!

— Как это? — не вдруг понял больной.

— Можно и умереть!

— Умереть? — переспросил Сергей Алексеевич задумчиво. — Ну это не так уже страшно. Вот только жаль, что сына у меня нет.

— Ну пока еще тебя и на десять сыновей хватит! Только курить брось!

Сергей Алексеевич послушался врача. Человек решительный, точный и твердый, он не перестал носить в кармане свой тяжелый серебряный портсигар с папиросами, но с утра следующего дня после разговора с братом и уже до конца жизни не выкурил ни одной папиросы.

Более всех радовалась решению мужа Екатерина Владимировна. Она только не понимала, зачем же носить с собой папиросы, рискуя, забывшись, опять закурить? Сергей Алексеевич объяснил:

— Именно потому, что я всегда могу закурить, что не довлеет надо мной ничего, кроме собственной воли, мне легче воздерживаться.

Разрушение долголетней привычки к никотинному яду сопровождалось ощущением тонкого наслаждения запахами хлеба, цветов, весеннего воздуха, тающего снега, вещей, не существующих для курящих. Все кругом стало восприниматься немножко иначе, как после приема прописанных братом от кашля порошков тиокола с морфием.

Сергей Алексеевич с любопытством наблюдал за собой. Не угнетаемый ежечасными порциями никотина, мозг с необыкновенной остротою воспринимал запахи, звуки, очертания самых обыкновенных вещей.

— Сыграй-ка что-нибудь, Оля, — просил он дочь.

Она садилась за пианино, не спрашивая, что играть: оба одинаково любили Бетховена и Шопена. Оба готовы были слушать. И знакомая музыка звучала Сергею Алексеевичу ново.

В эти молчаливые годы в доме появилась двадцатишестилетняя горничная Евдокия Максимовна Горшкова, услужливая, приветливая женщина. Рекомендовал ее кто-то из товарищей Сергея Алексеевича. Недолгое ее пребывание в доме Чаплыгиных переустроило жизнь семьи.

Екатерина Владимировна приняла драматический эпизод, как неожиданную грозу в майский, безоблачный день. Простой житейский опыт и тонко мыслящий ум не подсказали ей ни одного выхода из положения, который не был бы бесплодно десятки раз раньше испытан другими. И она предоставила мужу свободно решить задачу, поставленную перед ними действительностью.

Благодаря ли огромной памяти, эрудиции или природной способности Сергей Алексеевич отличался редкостной отзывчивостью к чужой мысли. Отзывчивость и критическую находчивость он сохранял до конца жизни. Им был он обязан многими счастливыми встречами и беседами, длившимися незаметно для собеседников до полуночи.

В начале 1917 года в Москву приехал Владимир Иванович Вернадский — теперь крупный ученый, академик и видный общественный деятель. В Москве он намеревался прочитать лекцию о «Задачах науки» в связи с государственной политикой в России.

До переезда Вернадских в Петербург Сергей Алексеевич был частым гостем у них.

Квартира Вернадских в то время в Трубниковском переулке являлась центром независимо мыслящей интеллигенции. Вечерами бывал здесь Сергей Андреевич Муромцев, профессор и общественник, пугавший большими черными бровями маленьких детей. Нередко появлялся Сергей Николаевич Трубецкой — удивительное соединение глубокого мистицизма и строго научного мышления. Бывали товарищи по университету — Василий Осипович Ключевский, умевший и любивший поговорить так, что и экономист Чупров и зоолог Мензбир, случавшиеся здесь, заслушивались, как студенты на его лекциях по русской истории.

Встречи с этим цветом интеллигентской Москвы прервались с «разгромом» Московского университета, но встречи с Вернадским то в Москве, то в Петербурге ценились как праздник.

Назначенную на 19 февраля 1917 года лекцию отменил московский градоначальник, и Вернадский провел вечер у Чаплыгиных.

Он рассказывал о жизни в столице, о своем открытии нового мира на нашей планете и о задачах науки в данный момент.

Петербург жил глухою, скрытною жизнью, питаясь слухами и газетными сообщениями. В Государственной думе виднейший депутат от конституционно-демократической партии профессор Павел Иванович Милюков обвинил жену царя в тайных сношениях с немцами, после чего скрылся от ареста в английском посольстве. Газеты, опубликовавшие стенограмму речи, были конфискованы, и хранение этих газет грозило арестом. Перед зимними каникулами вечерний выпуск «Биржевых ведомостей» напечатал крупно, вставкой в чужом тексте: «Григорий Распутин окончил жизнь». Наутро все знали о том, что он был убит и труп утоплен в Неве.

Владимира Ивановича сошлись слушать в гостиной все. Даже и новая горничная, забыв о самоваре, стояла в дверях гостиной, вздыхая и крестясь.

Петербургский гость перешел к другой теме. Горничная загремела посудой в столовой, Оля ушла в свою комнату, Екатерина Владимировна стала дремать. Владимир Иванович рассказал о смерти Бориса Борисовича Голицына, секретаря организованной по инициативе Вернадского в Академии наук Комиссии по изучению естественных производительных сил страны, сокращенно именовавшейся «КЕПС».

— Голицын был председателем Ученого совета при Министерстве земледелия, — пояснил Владимир Иванович, — и меня попросили его заменить там. Знакомясь с тамошними учреждениями и руководителями их, я убедился в том, что в основе геологии лежит химический, элемент — атом и что в окружающей нас природе — биосфере — живые организмы играют первостепенную, может быть, ведущую роль. Я имею в виду биогенную миграцию атомов химических элементов…