Мария Арбатова - Мне 40 лет

— Мне кажется всё серьёзней, и надо дать им попробовать пожить вместе, — предложила я.

— Вы что?! У нас отличная семья, дочка. Вы что такое придумали? — возразил муж.

— Тогда почему вы звоните нам домой с угрозами? — спросила я.

— У нас с ним драка была, когда он её после курорта провожал до дома, а я увидел.

Он меня, конечно, разочаровал серостью и страусиностью, но уж какой был. По ощущению, надо было разводиться. Но мой учитель астрологии сказал, что это бесполезно, что мы никуда не денемся, что в доме зацветёт цветок и что если мы сейчас уедем на юг, то счастливо проживём ещё ровно столько же. Комизм ситуации состоял в том, что у нас уже были куплены билеты на Украину, а в доме зацвёл кактус, цветущий раз в сто лет.

Мы жили на турбазе, Днепр шелестел у домика, дети плескались в нём, Саша ловил рыбу, а я сидела на берегу и писала пьесу «Сны на берегу Днепра» про всю эту историю.

Прошло полгода в прежнем режиме. То есть мы продолжали быть семьёй, сексуальными партнёрами, но настороженно наблюдали за телодвижениями друг друга. Однажды я обнаружила в кармане всё той же куртки, которую мы надевали по очереди, гуляя с собакой, свежую записку, написанную тем же круглым детским почерком, который уже попадался на разбросанных у мужа конвертах. Потом, укладывая бельё после стирки в его ящик, нашла спрятанный там номер «Нового мира» этого месяца с пошлейшим романом, который сама недавно осмеивала. Следы вели к Вале. Я решила ставить точку.

Вместе с Ларисой поехали домой к этой самой Вале. Это было экзотическим способом решения проблемы, но, видимо, я решила воссоединить своего мужа с Валей любой ценой. Когда я сама почти три года жила на две семьи, обнаружить это было практически невозможно, потому что я не считала, что личная жизнь одного должна существовать для манипуляций другим. Заводить роман, чтоб демонстрировать его семье, казалось мне плебейством. И конечно, было интересно, что же там за кассирша, которой так долго интересуются. Я понимала, что вторгаюсь в частное пространство, и единственное, на что имею моральное право, — это развестись и разменяться, а там уж пусть сами. Но с другой стороны, Валя регулярно звонила и таким хамским тоном звала мoeгo мужа к телефону, что развязала мне руки.

Мы с Ларисой позвонили, открыл Валин муж, лицо у него вытянулось. Валя была на работе. Квартира вылизанная и совершенно плебейская. Муж растерялся и вёл себя с нами как с комиссией, показывал, как он оклеил туалет клеёнкой и выложил ванную плиткой. На кухонном столе лежала школьная тетрадка, в которой знакомым почерком был написан список продуктов, цены и общая сумма внизу. На тетрадке лежала эта самая сумма, копейка в копейку. Не похоже было, чтоб парень пил, чтоб так его жучить, это просто был советский стиль.

Обсудив квартиру, ремонт и выпив чаю, мы отправились в комнату, назначенную гостиной, с крохотным количеством книг и иконой, висевшей возле фотографии Аллы Пугачёвой. Там посреди белого линолеума лежал светлый палас, и, нервничая, Валин муж маршировал по комнате, каждый раз выходя из тапочек при шаге на палас и входя в них, возвращаясь с паласа. В этом был такой автоматизм, что мы с Лариской даже не прыснули, а сжалились.

— Я, как понимаете, по старому поводу, — сказала я. — Мне кажется, мы с вами мешаем их счастью и желанию быть вместе.

— У нас всё хорошо. Моя Валя с ним давно не встречается, она его имя уже забыла. Вы хотите от него избавиться, но мы тут ни при чём, — возмутился Валин муж.

Я протянула журнал и записку. Он позеленел, съёжился. Журнал был его родителей, с номером и квартирой на обложке. Он позвонил Вале на работу, что-то вякнул высоким голосом, но, видимо, там была абсолютная монархия, потому что через две минуты он уже оправдывался, а через три боязливо протягивал трубку мне.

— Вы непорядочная женщина! — заорала Валя из ДЕЗа, в котором теперь трудилась и из которого звонила утром, подзывая моего мужа к телефону. — Немедленно вон из моего дома, иначе я вызову милицию! Что вы не даёте людям жить спокойно?

— Не надо орать, — попросила я. — Я не желаю вам ничего плохого, верю в то, что вы любите моего мужа, и всеми силами способствую вашему счастью. Я тут какое-то время провела с вашим мужем и могу сравнивать. Я бы на вашем месте торопилась, а то вдруг я передумаю. Вам такой мужик, как мой, в жизни обломится! — честно сказала я. Но Валя поливала меня уже почти матом.

Я покинула дом, и мне снова стало не интересно.

— Была сегодня дома у твоей музы, — сказала я мужу. — Это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Муж понял, что сражение проиграно, что в тандеме с Валей он вызывает у меня презрительную зевоту, и тут же внёс ясность.

— Я остаюсь здесь. Но, имей в виду, только ради детей.

Хоть на нём и было написано большими буквами, что сказано для красного словца, но сказано было. А я не тот персонаж, который оставляет эдакое без внимания.

Я поехала на первый в своей жизни творческий семинар в Юрмалу. Набор был полный: море, солнце, роман, взрыв Чернобыля и накрывшее Прибалтику радиоактивное облако. В информационной блокаде участники семинара потихоньку сходили с ума. Одну даму совершенно реально отправили оттуда в московскую психушку. Об этой поездке моя пьеса «Семинар у моря». Чернобыль был колоссальной психологической встряской для интеллигенции.

Буквально после него разверзлись хляби небесные, и на страницах печати началась ломовая перестройка — реабилитировали и напечатали Николая Гумилёва, Бродского, Некрасова, Галича, Солженицына. Появились эстрадные экономисты Шмелёв, Попов, Селюнин, Клямкин и начали глумиться над экономикой, потеснив Жванецкого. По телевидению начали выходить «Взгляд», «Пятое колесо», «До и после полуночи».

Михаил Шатров, став секретарём Союза театральных деятелей, провернул лихую интригу вместе с Марком Захаровым. Из части помещения нынешнего Театра Ленинского комсомола выехал в новое здание Дом политпросвещения. Шатров и Захаров написали в министерство бумагу, что при Ленкоме под их руководством создаётся театр «Дебют», где молодые режиссёры, которым не дают ставить, будут ставить молодых драматургов, которых не дают ставить. Под это всё министерство выделило огромные деньги и тот самый кусок дома. Молодняк собрали, объявили приход новой эры и пообещали возможность творчески реализоваться. Все потащили в «Дебют» пьесы.

Я отнесла пьесу «Уравнение с двумя известными», и некий помощник Шатрова, когда речь доходила до меня, объяснял режиссёрам: «Даже не открывайте, это сплошная гинекология». А параллельно звонил завлит театра Ленинского комсомола по поводу пьесы «Виктория Васильева глазами посторонних». В этот момент Татьяна Догилева уходила от Марка Захарова к Валерию Фокину, и её безуспешно пытались удержать, предлагая бенефисную «Викторию». Позвонили из «Дебюта», что моя пьеса — одна из трёх, отобранных для первой постановки, и есть ли режиссёр, который будет ставить.