Борис Малиновский - Участь свою не выбирали

Осмотревшись, я заметил в земле яму, оплетённую прутьями, в каких куряне хранили овощи. Не долго думая прыгнул в нее и чуть-чуть не сел па шею забравшемуся сюда же майору, который тоже направлялся в штаб одного из стрелковых батальонов. Отсиживались минут пятнадцать, потом выбрались и побежали задворками, перелезая и перескакивая через невысокие плетни огородов. Я бежал за майором – вдвоем легче. Рвались мины, совсем близко трещали пулеметные и автоматные очереди, оглушительно рыкало орудие притаившегося где-то "тигра", жутковато посвистывали пули. Наконец добрались до штаба стрелкового батальона. В полуразрушенном каменном здании с выбитыми окнами и дверью находились командир дивизиона, Мартынов и примерно десять пехотинцев. На полу лежало несколько раненых. Разузнав обстановку, я нанес ее на карту. Уходить обратно не хотелось. Ничего не может быть хуже – пробираться по передовой во время боя! А надо. Меня ждал начальник штаба. Сказав Новикову, что ухожу, побежал тем же путем. Бой продолжался. Разрывы снарядов и свист пуль то и дело заставляли инстинктивно приседать или падать на землю.

Но вот звуки боя уже позади. Навстречу из оврага с ревом и грохотом двигались десятки наших Т-34. Долго глядел им вслед: а может, в одном из них мой Лева?

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Из оперативной сводки за 9 июля 1943 года

На Орловско-Курском направлении противник за четыре дня наступления понес тяжелые потери в танках, живой силе и не добился успеха. Сегодня с утра гитлеровцы перенесли свой удар на соседний участок фронта. Усилив потрепанные соединения двумя пехотными и одной танковой дивизиями, немцы с утра предприняли ряд ожесточенных атак. Завязались упорные бои, часто переходившие в рукопашные схватки. Все атаки гитлеровцев отбиты нашими войсками.

В конце каждого из девяти дней яростного вражеского наступления я писал под диктовку капитана Агапова боевое донесение и чертил схему переднего края. Нет, никак не думалось, что через много лет захочется снова вспомнить и описать эти бои! Но если бы и нашлись сейчас те боевые документы и удалось бы по ним воспроизвести забытое, в них все равно не оказалось бы самого нужного для моих записок – человеческих переживаний. Ведь чувства и мысли, определявшие поступки бойцов и командиров, которые ежеминутно смотрели в глаза смерти, в боевых донесениях не упоминались. К сожалению, и моя память тоже не очень их сохранила. Думаю, фронтовики меня за это не упрекнут: они-то знают – в дни особенно тяжких боев люди старались забыть пережитое вчера, чтобы выдержать новый день. Четко помню лишь одно: всеобщую абсолютную уверенность, что враг не сможет прорвать нашу глубокоэшелонированную оборону. Надо только выстоять, как тогда, на Северо-западном фронте, под Горбами. Выстоять до конца! И должен сказать, что ни в первые, ни в последующие дни наступления гитлеровцы на нашем участке не смогли продвинуться до нашего оврага, который отделяли от Понырей всего лишь несколько километров!

На десятый день фашистское наступление выдохлось. Стрелковые полки нашей дивизии были подтянуты к участку фронта, где уже девять дней, находясь в составе 13-й армии, вел тяжелые оборонительные бои наш артиллерийский полк. Дивизия получила приказ уничтожить противника, прорвавшегося в район Понырей.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Из оперативной сводки за 15 июля 1943 года

На Орловско-Курском направлении противник, перейдя 5 июля в наступление, в течение ряда дней пытался прорвать советскую оборону. Немцы понесли огромные потери в живой силе, танках, самолетах, но успеха не добились. Обескровленный враг был вынужден перейти к обороне.

При наступлении на Северо-западном фронте продвижение измерялось сотнями метров, редко – километрами. А здесь уже к исходу первого дня стрелковые полки дивизии ворвались на станцию Поныри, на второй день освободили местечко полностью, а в течение следующих трех дней отбили у противника больше десятка сел и деревень, уничтожив свыше 30 танков и истребив несколько тысяч солдат и офицеров противника!

Но погибло и немало наших бойцов. Особенно поразила меня гибель командира 76-мм батареи нашего дивизиона бывшего студента индустриального института капитана Сергея Земленухина, который пал от вражеской пули. Это был опытный командир, прошедший тяжелую школу боев на болоте Сучан и под Горбами.

В день его гибели рядом с ним был восемнадцатилетний командир взвода управления батареи лейтенант Володя Сармакешев, недавно прибывший к нам в составе пополнения. "Как сейчас помню,- вспоминает он,- наш наблюдательный пункт, отрытый на широком ржаном поле и замаскированный снопами колосьев, свист фашистских снарядов, близкие разрывы и четкие команды комбата, корректировавшего огонь нашей пушечной батареи.

А потом короткими перебежками мы двинулись за наступающей пехотой – капитан Земленухин, я, наши артиллерийские разведчики и связисты, тянувшие телефонный провод. Была с нами и санинструктор Сима Рыжкова. Высокая рожь – хлеба в то лето вымахали на удивление – скрывала нас от гитлеровцев. В ста метрах от покинутого нами наблюдательного пункта наткнулись на группу наших бойцов, пораженных фашистским снарядом. Один из них, узбек, лежал ничком, прижав руки к искромсанной осколками груди. Сквозь стоны можно было разобрать отдельные слова:

– Советская власть… надо помогать!… Помогать надо!…

Наша санинструктор Сима Рыжкова, совсем еще молоденькая девчонка, склонилась над ним, торопливыми движениями разрывая индивидуальный перевязочный пакет. Солдат замолчал…

Едва мы вскочили в первую линию оставленных фашистами окопов, как хлесткие автоматные и пулеметные очереди ударили в бруствер траншеи. Натолкнувшись на труп лежавшего в окопе фашистского солдата, я выхватил из его безжизненной руки шмайсер и стал посылать короткие очереди туда, откуда били фашистские пулеметы. Брошенная кем-то из бойцов граната разорвалась у огневой точки. Затих пораженный взрывом вражеский пулеметчик. Еще несколько прыжков, короткие всплески автоматных очередей, чьи-то крики, еще несколько хлопков-разрывов гранат – и мы уже хозяева второй линии траншей.

И тут я увидел перекошенное криком лицо разведчика Капустина.

– Лейтенант, капитана нашего! В живот, пулей! Скорее, зовет!

Я подбежал к Сергею. Он лежал на спине. Закусив губу и тяжело дыша, капитан едва мог сдержать рвущиеся из горла стопы. Наскоро положенная повязка пропиталась кровью. Сима Рыжкова склонилась над ним, затем выпрямилась, отбросив в сумку с красным крестиком на брезентовом клапане пустой шприц.