Наталья Трауберг - Сама жизнь

Точнее всего сказать, что литовцы и эти москвичи не были советскими. Еще одна общая черта (одеты по-европейски) – сомнительней; так одевалась и «золотая молодежь». Словом, дружили, и все. Замечу, что Томас Венцлова с его мечтательностью, мешковатостью и склонностью к науке знал этих московских людей, но подружился с другими – с Муравьевыми, с Сергеевыми.

Здесь и сейчас мне важно, что самым большим другом моего мужа, литовца, был Олег Прокофьев. Реэмигрант и все прочее, он выгодно отличался скромностью и мягкостью. Поэтому и я подружилась с ним. Когда мы уехали в Литву, он часто приезжал. Точно в то же время – конец 1962-го – он познакомился с молодой англичанкой, изучавшей русский авангард. Камилла была внучкой Лоренса Биньона [ 74 ] Лоренс Биньон (1869-1943) – английский поэт, переводчик Данте. , выросшей в Британском музее, – и ее дед, и ее отец, Бэзил Грэй, там и жили. То ли от матери, Николетт, то ли еще почему-то Камилла была строгой католичкой. Они с Олегом решили пожениться, но удалось это сделать только через семь лет. Еще через год Камилла родила дочь, а через два, ожидая второго ребенка, скончалась от краснухи, очень опасной для беременных.

Приехала миссис Грэй, Олег уехал с ней и с дочерью, вроде бы – похоронить Камиллу в Англии, а на самом деле там остался. Замечу, что еще до свадьбы он стал в Литве католиком и принял имя Иоанн, в честь св. Хуана де ла Круса, чей праздник (14 декабря) совпал с его днем рождения. Путаю я или Камилла умерла в тот же день?

Прожив какое-то время в Лондоне отчасти – на бесперебойных гонорарах отца, отчасти – преподавая историю живописи, Олег женился на своей ученице Франсис. (У нас пишут «Фрэнсис», но что поделаешь, я это имя много раз слышала.) У них родилось пятеро детей, один умер, один – немного отсталый. Живых зовут Гэбриел, Руперт, Корделия и Беатрис (Кордилия и Битрис). У них домик в пригороде Льюишем, садик, два кота, на наш взгляд -огромных.

Когда стали пускать в Россию, Олег немедленно приехал. В Москве, общаясь с музыкальным музеем (если это так называется), он останавливался у нас. Очень приятно было то, что Москва без советской власти его восхищала, а не возмущала чем бы то ни было.

Приехал он и в конце 1997 года, когда моя мама давно лежала без сознания. Они с ней были в очень хороших отношениях. Увидев, как Мария, моя дочь, поднимает свою невесомую бабушку, моет, кормит, Олег совершенно сокрушился духом и пригласил Марию, когда она сможет, к себе, в Лондон. Мама скончалась недели через две после его отъезда, на Рождество.

Летом Мария поехала в Англию. Они с Олегом гуляли по Лондону, он отвез ее в Оксфорд, наверное -еще куда-нибудь; и, как позже выяснилось, написал своему сыну, что давно не был так счастлив.

Не успела уехать Мария, явилась я на 100-летие со смерти Льюиса. Пока заседания были в Лондоне, я жила у Олега и Франсис. Потом мы переместились в Оксфорд, а они – на какой-то из островов «канала», то есть Ла-Манша.

Когда я вернулась в Лондон, у Олега никто не отвечал, но это было естественно. Я в Льюишем не поехала, а пожила неделю у приятельницы. Потом улетела в Россию и уже тут узнала, что Олег умер. Он купался, вышел на берег – и все.

Поскольку завершить этот очерк невозможно, скажу, что написала тогда некролог для «Русской мысли». Франсис его передал отец Сергий Гаккель, а только что скончался и он.

…перед тем, как двигаться дальше, мы посидим. Собственно говоря, это и есть жизнь -перед тем, как умереть, мы посидим.

О. Прокофьев

20 августа 1998 года скоропостижно скончался Олег Сергеевич Прокофьев.

Все-таки жизнь больше всего похожа на детскую книжку. 5-го и 6-го августа, два вечера, мы сидели с Олегом в его садике под Лондоном. Олег был такой же приветливый и уютный, как всегда. Любовался цветами, беседовал о Честертоне и о детях Стравинского, восхищался своими кошками. Через день он уехал отдыхать на остров к жене и детям. А через две недели – внезапно умер, лежа на берегу и глядя на море.

Прожил он в Англии двадцать шесть лет и несколько месяцев. Там считали, пообщавшись с ним, что редкая незлобивость и полное отсутствие суетности – русские черты. Очень может быть, хотя мама его, Лина Ивановна (Каролина Хуановна), была наполовину испанкой. Но уж советских свойств, так всех нас измучивших, в нем вообще не было. Конечно, он прожил лет до десяти за границей, но юность, когда Лина Ивановна была в лагере, и молодость, до сорока трех, он провел в советской стране. Иногда кажется, что не может быть человека, сохранившего здесь душевный мир: святые у нас есть, гении есть, а нормальных людей нет. Так это или не так, Олег был удивительно здоровым, мирным и нормальным.

Он был поэт и художник. Он ваял скульптуры, писал картины и стихи не ради славы и не для денег – деньги давало наследство отца, от любой суеты Олег мгновенно терялся. Дом, садик, семья, две большие кошки очень ему подходили. Жил он тихо, радовался мелочам. Сегодня я взяла книгу его стихов, где в интервью он совсем без горечи отвечает на вопрос: «Боитесь ли вы смерти?» – «Да, конечно. Я написал больше стихов о смерти, чем о любви. В1987 годуя даже собрал тридцать восемь штук под заглавием „И я смертен"… Смерть, как и жизнь, -тайна… Что тут делать поэту? По мере сил приблизиться к ней, примириться с нею…»

Вот его стихи, сравнительно старые:

слова мои,звери

домашние,

не бросайте меня,

безрассветного,

помогите крест донести.

Правда есть не только выше, но и на земле. Еще лучше то, что здесь с ней встретилась милость. «Эхо Москвы» сообщило, что в Литве подняли шум из-за «плохого содержания рыбы». Да, правы мы были с Томасом Венцловой в январе 1991-го: Литва – сердце мира. Если хотите, опровергните.

Сколько я билась за эту рыбу! В середине 1970-х мы с моей крестницей Санчей (сейчас она в монастыре под Сан-Франциско, в Санта-Розе) увидели на тогдашней улице Горького, что живая рыба лежит прямо на прилавке. Мало того, в очереди стоят женщины с детьми, и те ухом не ведут. Мы воззвали к начальству, поскольку продавец просто рявкнул. Начальство отвернулось. У Санчи были знакомые в «Вечерней Москве», мы написали туда, письмо не поместили, но поместили ответ, что нам померещилось, а коллектив лелеет рыбу как родную.

Немного позже я снова увидела, как выразилось «Эхо», измученную рыбу. На сей раз продавец успокоил меня: она «от этого» не портится. Дети стояли и здесь, но поводя ухом. Точнее сказать, они капризно сердились: чего там нас задерживают? Матери цыкали на них или, кто поласковей, на нас.

И вот, земля Девы Марии оправдывает свое именование. Чем-чем, а милосердием дети ее не отличались, это вроде бы по нашей части. Вероятно, нельзя так долго отказываться от главного своего достояния. Известно, что еврей, не служащий Богу, становится обычным восточным плутом, «знающим лукавство». Наверное, русский, отказавшийся от милости и тихости, тоже очень плох. А вот у литовца, как заметила моя дочь Мария, черта, роднящая с Христом, – «плотниковость». Изменяя ей, он становится особенно неприятным – сравните нашего пьяницу с напившимся и сравнительно высоко-лобым посетителем «Неринги». Однако речь не об этом. По мере общего очищения Литва нашла в себе неожиданную жалость. Жаль, что летом 1941-го ее не было не только к рыбам, но и к соплеменникам Христа. Но вот, все можно искупить, и в самой умилительной, детской форме. Пишу «детской», а сама рассказала немного выше, как равнодушны и себялюбивы непроснувшиеся дети. Но это -другая проблема или, как сказал бы Габриель Марсель, другая тайна [ 75 ] Французский христианский мыслитель и драматург Габриель Марсель (1889-1973) различал problemes, допускающие логическое решение, и mysteres, ему не поддающиеся. .