Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)

30.11.59.

...Ей сказали, что если будешь есть— вырастешь большая.

Часто прибегает ко мне и очень смешно показывает, как она выросла: вытягивается на цыпочках, при этом выпячивает живот, таращит глаза; шейные сухожилия напрягаются, рот почему-то тоже участвует в этой демонстрации роста— растягивается чуть ли не до ушей.

* * *

Врач назначил мне инъекции витаминов. Вчера у меня была сестра, делала уколы. Пришла Машка, взяла из пепельницы ватку, понюхала:

— Ой, уколом пахнет!

Нюхает с удовольствием. Я тоже люблю этот запах. Мама смеется над нами, говорит: одного поля ягода.

А Машка с наслаждением втягивает в себя резкий запах медицинского спирта:

— Нет, правда, укольчиком пахнет!..

* * *

Подарил ей пустой флакон из-под духов “Шипр”. Флакон в коробочке с зеленой кисточкой. В бутылочке несколько капель зеленых духов.

— Кому это?!

— Тебе.

Не может поверить своему счастью.

Спрашивает у меня:

— Откуда у тебя духи?

— Мне бабушка подарила.

— А почему ты мне даришь?

— Потому, говорит мама,— что папа тебя любит.

Сияет.

— Я буду Аннабеллу душить.

— Вот скоро Новый год,— говорит мама,— ты всех своих кукол на Новый год и надуши.

— Дай я тебя на Новый год надушу,— говорит Машка и тянется к матери и мажет ее пробочкой от флакона.

4.12.59. Ленинград.

Я все еще лежу. Но много работаю. С Машкой мы видимся только по вечерам— перед ужином и после ужина.

Сегодня немножко читали (Чарушина, Сладкова), разглядывали картинки в “Мурзилке”, играли в “лепешки”. Еще раз убедился в том, что игрушки-импровизации доставляют ребенку (во всяком случае, ребенку этого возраста) гораздо больше радости, чем игрушки магазинные, готовые, то есть уменьшенные копии настоящих людей, зверей и предметов: куклы, собаки, мишки, посуда, автомашины и тому подобное.

“Лепешки”— это разноцветные пирамиды. Их у меня четыре. Самая маленькая— это Маша, маленькая потолще— Павлик, тоненькая высокая— мама, а самая высокая— папа.

Маша играет с этими куклами-абстракциями с большим удовольствием, чем с куклами-натуралистками, всеми этими Сонями, Тамарами, Аннабеллами. Она раздевает пирамидки и одевает, купает их, делает с ними гимнастику.

Почему же играть с этими пирамидками интереснее? Вероятно, только потому, что тут больше простора для творчества.

* * *

Я поставил на голову “папе” самую маленькую пирамидку— “Машу”.

Машка придумала молниеносно. Схватила толстого “Павлика” и говорит:

— Это не Павлик, это тетя Ляля.

И густым трагическим голосом тети Ляли, обращаясь к “папе”, восклицает:

— Алексей, не нужно! Алексей!!!

Именно так, в этих выражениях и с теми же трагическими интонациями, взывает ко мне моя сестрица, когда я проделываю с Машкой какие-нибудь акробатические трюки, сажаю ее на плечи, на багажник велосипеда и тому подобное.

Какое же воображение у трехлетнего ребенка! И какое острое художническое зрение! Увидеть за этими деревяшками живых, конкретных людей и тут же придумать им роли, целую сценку!..

* * *

Вчера вечером, вызывая к себе маму, я кричал грубым голосом:

— Люди! Звери! Птицы! Рыбы! Насекомые!

— Не кричи!— умоляла меня Машка.— Не кричи, а то меня возьмут.

То есть заберут спать.

* * *

— Насекомые!

Машка удивилась:

— Какие босикомые?

7.12.59.

Вчера была у меня недолго. Читали, потом играли в превращения.

Я говорю:

— Будь волк!

— Bay... Bay.

— Будь муха!

— Ж-ж-ж. Ж-ж-ж.

— Будь корова.

— Му-у-у-уу... Я вам м-м-м-молочко несу-у-у...

— Будь стул!

Подумала секунду— и скорчилась, приняла какую-то замысловатую позу, в которой она кажется себе похожей на стул.

* * *

Обещал ей как-то показать настоящий шприц для уколов.

Показал. Она увидела и испугалась.

— Не надо! Боюсь! Больно будет.

— Давай я тебе покажу, как укол делают.

— Боюсь!

— Я тебе больно не сделаю. Я без иголки.

— Боюсь!

— Папа говорит, что больно не будет...

— Будет!

— Иди сюда!

— Боюсь.

— Если папа говорит, что больно не будет, надо папе верить.

Не верит. И это меня, конечно, огорчает. А потом я подумал, что где же им верить, детям, если их на каждом шагу обманывают, объегоривают, обмишуривают.

— Иди, девочка, иди, дай ручку, больно не будет.

Девочка доверчиво протягивает руку, а ей: р-раз!

— Ничего, ничего, не плачь, сейчас пройдет.

Трудно, но надо воспитывать так, что:

— Будет немножко больно, но потерпи...

И всегда надо правду!

* * *

И вот— кстати— о правде.

Вчера мама возвращается из своего очередного похода, в прихожей ее встречает Машка и с места в карьер объявляет ей:

— Мамочка, я плохо себя вела, я была нехорошая.

Похвальна ли такая самокритика? Нет, в данном случае нисколько не похвальна.

Машка совершила поступок действительно очень дурной. После дневного сна она не захотела одеваться, раскидала всю свою одежду, а когда бабушка попыталась взять ее на руки, толкнула бабушку и несколько раз ударила ее по лицу.

Бабушка плакала.

И тут раздались три звонка, означавшие, что пришла мама.

— Сейчас я расскажу мамочке, как ты себя вела,— сказала бабушка.

— Не надо, можешь не говорить, я сама расскажу.

Расчет бы простой. Уже не один раз Машка признавалась в своих грехах, и чаще всего ее не только прощали, но и хвалили за правдивость.

На этот раз не вышло.

Мама накричала на Машку и велела ей немедленно извиниться перед бабушкой.

— Ты сама знаешь, что нужно сделать,— сказала она.

— Не помню,— нахмурилась Машка.

Извиняться она ни за что не хотела. Это уже второй случай, когда она отказывается извиняться перед бабушкой.

Когда я узнал о случившемся, я настоял, чтобы этот случай не был оставлен без последствий. Одних извинений тут мало. Нужно, чтобы девчонка поняла, как плохо она поступила. А индульгенция, которая покупается за бездушное, холодное “прости”, ничего не стоит.

От моего имени Маше было объявлено, что папа не хочет ее видеть.

Мама не разговаривала с ней.

И даже бабушке было рекомендовано, чтобы она не таяла от первого слова раскаяния, от первого поцелуя внучки.

Когда Машка наконец сказала:

— Прости, бабушка.

Та ответила:

— Я еще подумаю, стоит ли тебя прощать.

Все это было и для бабушки и для Машки потрясением. Между нами говоря, кто из них больше виноват— я судить не берусь. Знаю только, что если бы моя милая, добрая и мягкая тещенька так не распустила девчонку, нам не пришлось бы всем домом устраивать этот педагогический аврал.

Машку было жалко. Весь вечер она сидела в столовой на тахте и негромко подвывала: