Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

Характерен тон письма, постепенно снижающийся у нее в корреспонденции. Первое письмо было более нежно написано, и в самом заголовке заключалась интонация всего письма: "Милый Вовочка!". Во втором, уже безо всяких оговорок, "Милый Вова!", а в третьем - без всяких нежностей и прочей мишуры: "Володя!"

29.07.1944

НП - наблюдателем. Скучно. Жара невыносимая. Впереди великолепная картина Днестровского ландшафта: гладь реки, зелень берегов и земных просторов. Позади Григориополь, а в НП - мухи, мухи, мухи, заедающие, как шакалики маленькие. Они до того теперь обнаглели, что не боятся когда их отгоняешь - лезут прямо в руки, в рот, в сапоги и везде, куда только можно пробраться с их крохотным тельцем. Берешь их за ноги, за крылышки - они барахтаются в руках. Отпустишь - не улетают, пока насильно не прогонишь. Мелькают перед глазами, жужжат, до одури беспокоят.

Палец тоже действует на нервы. Его красный, безноготный конец раздражает взор, и хотя почти совсем не чувствуется боль, но тоска какая-то вкрадывается в душу от одного вида изувеченного его.

Противник методически обстреливает Григориополь. Вот уже снарядов 20 он выпустил, но продолжает со звериной тупостью метать снова. Впереди никто не показывается. Бинокль тоже не видит немцев. Вообще, место для наблюдения очень неудобное: земля сыплется со стен блиндажика, сектор наблюдения узок.

Вчера на город налетала вражеская авиация и побросала мелкие бомбы. Ранило военфельдшера. Хороший парень был - шутник, и у него была интересная книга "Записки проститутки".

Писем не получаю, но пишу много.

31.07.1944

Был в Девятке 30 числа. Одно письмо получил, да и то не в ПСД, а от почтальона 3 с.б. Симпатичный старичок. Пишет понемногу. Вот он-то и сохраняет, и вручает бережно мне всю попадающую к нему корреспонденцию.

В полку меня встретили безразлично и неприветливо.

***вечером, перед уходом, я зашел к комбату за разрешением. Мне указали на дверь, которая была слегка приоткрыта. Едва я зашел в дверь, которую считал коридорной, как ставня отворилась. Сестра комбата открыла ее, и я застал комбата и Фигириту в постели. Бесстыдная кошка - она лежала раздетая, полуголая и даже не попыталась прикрыться одеялом. Я попал, по крайней мере мне так показалось, в неловкое положение, и хотя поздно, но попросил разрешение (уже будучи в квартире) войти. Комбат разрешил. Я изложил ему свое дело. Он опять разрешил, предварительно сказав, что этот вопрос можно было урегулировать и без него.

Я ему сильно помешал. И потому я страшно испугался, когда за мной пришли на НП и передали приказание прийти на КП 2 стрелковой роты. Ужасного ничего не случилось: вызывал не комбат, и вызывали меня по другому поводу.

А вообще, закон счастья и благополучия на войне - бойся ссоры и неприязни начальства.

02.08.1944

Сегодня опять был на НП. Написал письма всем своим основным адресатам. Но мне письма не ходят, а если и бывают, то очень редко и нерегулярно. Сегодня ни одного, а вчера 10.

Сильно кусают блохи.

Вчера напился крепко. Днем спал, а в ночное время, до рассвета, никак не мог уснуть.

Наши войска (из газет я узнал) успешно продвигаются, режут и окружают вражеские силы.

Эстония и восточная часть Латвии накануне изоляции от остальной оккупации Германской территории. Остальная часть Латвии и северо-западная часть Литвы - тоже накануне. Пруссии грозит та же участь.

04.08.1944

Сегодня прибыл старший лейтенант. Приехал с орденом "Красной Звезды". Хотя он здесь совсем недавно и еще не участвовал в наступлении - орден ему вручили, очевидно, в дивизии.

Старший лейтенант мне не доверяет и, наверное, опасается меня - дело рук Филатова - ибо скрывает от меня все секреты. Вот и сейчас - он, зайдя в ленкомнату, сказал: "Остаются Бурлаков и Филатов". Я вынужден был уйти вместе с младшим лейтенантом и другими людьми-бойцами, бывшими в ленкомнате. Мне весьма непонятно такое ко мне отношение. Ведь я только первые дни здесь и меня никто не знает. Лучше бы он меня выругал, если ругал обоих, но оставил с ними. Ведь он разделяет меня и их. Мне странно. Мне досадно. Но я бессилен что-либо изменить. Остается молчать и терпеть, смотреть, что из этого получится в дальнейшем. Но бойцы очень чуткий и внимательный народ: они уже видят это отношение и начинают не уважать меня - а это самое пагубное на фронте для командира.

05.08.1944

Только что получил 8 писем. Самое дорогое - от Нины (с фотографией и ласковыми словами). Грамотное письмо, если не считать отдельных срывов. Она, хотя и кончила 8 классов, а пишет красивей (я имею в виду красоту слога), нежели студентки институтов, даже самые грамотные. Я буквально разочаровываюсь в них - девушках, которых я считал более своего развитыми и способными до начала переписки с каждой.

Софа Рабина - отличница в литературе, всегда обладала ясностью мысли и свежестью ума. И теперь она, студентка филологического института (3 курса!) закатала мне такую философскую стряпню, что еле-еле, при всей внимательности моей к письму, я мало чего разобрал в нем. О стихах говорить не буду - они, конечно, хлипки у нее, но здесь ее винить нельзя. А мыслью письменной владеет она слабовато, по сравнению с другими моими адресатами.

Еще хуже обстоит дело с Бусей Кац. Эта надоела своими предметами, которые она проходит в институте. Ничуть не интересно.

Это о лучших письмах. Что же говорить тогда об Ане Короткиной и Тине Лахтионовой?! Первая от начала до конца неинтересна. Какие-то общие, заученные фразы за абсолютным отсутствием живой души и мыслящего человека в ее письмах. Точно попка она повторяет все, что уже всеми и везде подхвачено, и от этого ее письма производят впечатление касторки, от которой ужасно хочется рвать. Вторая безграмотна и ничуть не уступает первой.

Мама пишет, очевидно, впервые из Днепропетровска. Второе ее письмо я получил раньше этого. Все мои хлопоты - "глас вопиющего". До сих пор мама без квартиры. Это просто из рук выходящее явление. Хуже смерти не могу выносить своего бессилия в каком-либо вопросе. Не верю, чтобы нельзя было помочь маме, хотя она абсолютно со мной не считается и не хочет понять моего положения. Я просто теряюсь - за что раньше браться?

Литературу почти оставил. Стихи не пишу. В газетах не печатаюсь - мечты и клятва в душе - дать о себе знать врагам моим в газетах, в литературе бесплодны и преждевременны.

В войне фиаско за фиаско. Орденов нет. Даже медалей, хотя бы за Сталинград. Репутации нет. Снова фактически начинаю вступать в жизнь, испытывая на себе подозрения и неискренность со стороны начальства. Почва под ногами шатка и ухабиста.

Любви тоже нет. Странно, но до сих пор, за свои 21 с половиной года, я даже не поцеловал, не взял под руки ни одной девушки (кроме Оли), не говоря уже о другом, чем хвалятся многие, даже на несколько лет моложе меня. Робость, трепетность души и идеальность любви и чувств - вот они, губящие мою жизнь вещи. Жизнь пoшла, в ней нет настоящей любви, стремлений, взаимоотношений между людьми, в ней слишком много подлости, коварства, злобы, и они-то преобладают во всем. Вот что я понял, вот чему меня научила жизнь и война.