Ирина Васюченко - Жизнь и творчество Александра Грина

В юности он отыгрывался за подобные раэочарования, мороча головы окружающим невероятными историями, что якобы происходили с ним. Когда пришла пора зрелости и творчества, он придумал для своих несбывшихся приключений иную сушу и иное море. Кстати, сама идея подобного сотворения по тем временам приходила в голову не только ему. Валерий Брюсов, к примеру, не без присущего ему величаво-наивного бахвальства заявлял:

Создал я в тайных мечтах

Мир идеальной природы.

Что перед ним этот прах -

Небо, и скалы, и воды!

Вот где явная неправда. Брюсов кое-что мог в поээии, но совсем не это. Он даже, видимо, не догадывался, что «мир идеальной природы» если и можно создать, то только из «этого праха», о котором поэт столь презрительно отзывается. Нет у человеческой фантазии, сколь угодно богатой и смелой, иного строительного материала.

Грин это хорошо знал. Потому и море в его книгах не только живописно и миоголико, но узнаваемо во всех своих пленительных и жестоких превращениях. Порой, как, скажем, в «Проливе бурь», оно видится одушевленным, в его бесновании есть нечто человеческое и оттого еще более ужасное: «Море пьянело; пароксизм ярости сотрясал пучину, взбешенную долгим спокойствием. Неясные голоса перекликались в воздухе: казалось, природа потеряла рассудок, слепое возмущение ее переходило в припадок рыдания, и вопли сменялись долгим, буйный ревом помешанного».

Эта осатаневшая стихия, с которой в рассказе сражается одинокий человек, та же и не та, что лукавое таинственное море, по волнам которого бежит Фрези Грант, ища затерянный в тумане остров. То море в какой-то момент кажется Гарвею, герою-повествователю романа, «темной, огромной залой», по паркету которой скользит, удаляясь в темноту, легкая фигурка Фрези. Но видит он и «черные плавники, пересекающие волну, подобно буям» — неведомые хищные обитатели глубин, устремляясь в погоню за девушкой, не дают забыть, что под ногами у нее бездна.

А вот то же море, на сей раз на заре — пейзаж из «Алых парусов», вместе со впечатлением торжествующей, великолепной природы передающий душевное состояние героини: «Море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадали вода. Стальной у берега, цвет спящего океана переходил в синий и черный. За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло целым веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них. На черной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь».

Не правда ли, чудится что-то грозное и в этой картине тихого утреннего моря? Кроме его дремлющей мощи, здесь присутствует невнятное для Ассоль, но явное читателю предощущение любви — стихии, которая в прозе Грина (впрочем, в Библии тоже) не только прекрасна, но и грозна. Она больше человека и, может статься, больше моря.

Впрочем, мне-то в моих рассуждениях волей-неволей приходится разделять то, что у Грина неразделимо. Любовь пока оставим — речь о море. Оно в гриновских произведениях по преимуществу не пейзаж и лишь иногда, частично — метафора человеческих страстей. Нет, это целый мир, если угодно, образ жизни его героев, их профессия, душа и, наконец, просто своеобразный быт портовых городов. Зурбаган, Лисс, Гель-Гью, Гертон — они все немыслимы без моря. Соленый ветер дует над ними, это чувствуется и тогда, когда герои, как, например, в «Блистающем мире», далеки от морского дела.

Кстати, это дело писатель понимал не абы как, а весьма точно. Знатоки не раз признавали, что все у него верно: персонажи впрямь умеют «в бурю паруса вязать», а не только петь об этом. В комментариях к произведениям Грина изрядную долю занимают объяснения слов «брашпиль», «бакборт», «стеньга» и т. п. Чтобы убедиться, что это не просто расхожий антураж, прочтите внимательно хотя бы в «Алых парусах» страницы, рассказывающие, как Артур Грэй из береженого домашнего мальчика становился моряком. Что в результате всех мучений с леерами, вантами и саллингами из героя, сверх ожидания, вышел отменный капитан, — это ведь только внешняя сторона случившегося. Тут, как сказал поэт, «душа сбылась». При всей неукротимой мальчишеской страсти к приключениям Грин знает, что суть — в этом.

Морская судьба молодого аристократа нужна автору не только затем, чтобы в финале Грэй мог оснастить свой «Секрет» парусами из алого шелка и на удивление всей Каперне приплыть под ними за невестой. Грин рассказывает историю о торжестве духа над обстоятельствами. Только осилив предрассудки среды и собственную слабость, Грэй по-настоящему становится самим собой. Достойным встречи с Ассоль. Способным своими руками создать чудо.

В «Алых парусах» море празднично, оио, будто живое, участвует в торжестве. А вот в рассказе «Комендант порта» о море все говорят, персонажи, так или иначе, им живут, но самого моря нет в жизни героя-старика, которого в гертонской гавани «знали решительно все, от последнего трактира до канцелярии таможни. Тильс всю жизнь прослужил клерком конторы склада большой частной компании». Бедняге «помешала сделаться моряком падучая болезнь» — обстоятельство, победить которое невозможно. И вот смешной старикашка, что ни день, спешит в порт, встречает прибывающие корабли, трется среди моряков, полный обожания к ним и ко всему, что связано с его неосуществленной мечтой. Кто подобрей, угощает Тильса стаканчиком и снисходительно выслушивает его болтовню, вранье про попойки и абордажи, лесть, все эти бесконечные «разрази меня гром!», «пушки и ядра!» и прочие залихватские присказки. Когда не в духе, моряки гонят его в шею, но Тильс обижается ненадолго. В свои семьдесят с лишком он ни дать ни взять тонкошеий подросток, без ума влюбленный в этих «штормовых парней», но дальше портовых кабаков и палуб кораблей, стоящих на якоре, этому страстному мечтателю путешествовать не суждено.

В маленьком печальном рассказе больше общего с «Алыми парусами», чем может показаться. Только это, если позволительио так выразиться, близость противоположностей. И там и здесь история героя, с детства одержимого мечтой о море. Но в «Алых парусах» — отвага молодости, красота любви, гордость победы, а в «Коменданте порта» — бессильная, приниженная дряхлость, одиночество, поражение. В «Алых парусах» играет, переливаясь всеми цветами радуги, настоящее море, в «Коменданте порта» только сутолока гавани, разговоры о кораблях, рейсах, капитанах…

Грин не прост: рассказ о несбывшейся судьбе у него согрет добротой, не подвластной никаким стихиям, не зависящей ни от силы, ни от фортуны. Когда после смерти Тильса его место пробует занять какой-то «бесстыжий и краснорожий» попрошайка, моряки вдруг понимают, что замена невозможна. Оскорбительна. И вышвыривают нахала вон.