Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой – 4.

Потом повернулся к своим дворовым людям:

— Ну что же, народ, — поклон вам мой и благодар-ность за верную службу вижу, что дом и семья це-лы и на том спасибо! — он низко поклонился, а по-том, выпрямившись, строго оглядел собравшихся; А вы, собственно, чего тут столпились? Работы нет, что ли? Ну-ка все за дело! Быстро!

И, грозно щелкнув нагайкой, Картымазов быстро отвернулся, чтобы никто не заметил его подобревших глаз.

Потом сказал жене и сыну:

Живите дальше, как жили, потому что я сюда лишь на неделю — меня сам великий князь ждет с по-ручением!

И, отказавшись от услуг конюха, пошел самолично расседлывать коня.

…Медведев на людях трижды поцеловал Анницу в щечки, но зато позже, когда Картымазов уехал, Филипп со своим обозом направился следом за ним к броду, Са-фат деликатно отпросился погостить день-другой у Ле-ваша, купец Манин и его люди были расселены, и супру-ги наконец остались лишь со своими людьми. Василий подозвал Клима Неверова и негромко сказал ему:

— Все новости расскажут вам Алеша да Ивашко. Ты готовься к свадьбе сына, да не забывай поглядывать вокруг! Однако что бы ни случилось — справляйтесь сами — нас тут нет!

Он обнял Анницу за плечо. Нежно друг другу улы-баясь и о чем-то перешептываясь, они вошли в дом и вышли оттуда ровно через трое суток.

…Труднее всех пришлось Филиппу.

Настенька, прожившая всю жизнь тихо и скромно в семье небольшого достатка, никак не могла привык-нуть ко всему тому, что так неожиданно обрушилось на ее голову…

Ей очень трудно было понять, как на войне за такое короткое время можно настолько разбогатеть…

Разумеется, Филипп ни словом не обмолвился о мешках, наполненных перстнями, кольцами и окро-вавленными медальонами, которые ему после каждой битвы приносил десятник Олешка Бирюков, — он лишь сказал, что по милости великого князя ему пла-тили в войске очень высокое жалованье за его добле-стные подвиги.

На самом деле по пути домой он, по совету того же Бирюкова, заехал в Новгород, где при помощи купца Манина очень выгодно продал всю свою воинскую до-бычу или, точнее, выменял ее на чистые, ничем не за-пятнанные новгородские рубли и гривны, которых оказалось так много, что у Филиппа возникла мысль о серьезном укреплении и перестройке всего имения Бартеневка, в чем его горячо поддержал новый полудруг-полуслуга лив Генрих, пообещав взять на себя все

заботы как о самом строительстве, так и о дальней-шем ведении нового двора.

Попутно выяснилось, что раненый Ивашко уже по-правился, но Любаша, единственная и горячо люби-мая дочь вдовца Манина, настолько хорошо заботи-лась о юноше, что ему это очень понравилось и он захотел, чтобы она продолжала заботиться не только о нем, но и об их будущих детях всю дальнейшую жизнь. Любаша охотно согласилась, отец непременно хотел познакомиться с условиями, в которых будет жить его дочь, и вот они все двинулись на Угру, за-ехав по дороге в Москву, куда Филипп был пригашен прибыть шестого июля на прием к великому князю, где, к своей огромной радости, встретил Медведева, Картымазова и Сафата.

Наконец Настенька хоть и с трудом, но все же по-верила в огромное жалованье, которое платил ее мужу великий московский князь, однако ее пугало огромное количество новых, незнакомых людей, которые, не ус-пев приехать, начали повсюду расхаживать, что-то из-мерять, деловито советуясь о том, какие старые дома надо снести и какие новые построить.

Ее смущало, что Филипп купил огромное количест-во строительного материала, в том числе очень доро-гих больших железных гвоздей, скоб и не менее доро-гого камня, так, будто тут должна быть построена це-лая крепость, заплатив нанятым в Медыни и Боровске строителям все деньги вперед и почти ничего не оста-вив наличными на непредвиденные расходы.

Филипп только смеялся в ответ и обещал через па-ру месяцев привезти вдвое больше из поездки, в кото-рую он сейчас отправится, но о которой не может ей ничего рассказать, потому что это тайное государево дело.

В оправдание своего решения укрепить имение он приводил донесения о том, что хан Ахмат движет-ся в эти края и что, хотя, по всем сведениям, он при-дет с войском гораздо восточнее — на Оку, но не ис-ключено, что некоторые отряды доберутся и сюда,

вот почему московское имение, находящееся по ли-товскую сторону Угры, будет подвергаться большой опасности.

Настенька резонно возражала, что она и так не на-мерена оставаться тут с двумя грудными младенцами, а будет жить на той стороне, в более укрепленной Медведевке, и спрашивала, не лучше ли было истра-тить эти деньги на еще большее укрепление имения Василия и Анницы, где в случае опасности могли бы укрыться все три родственные семьи вместе со всеми своими людьми.

— Я, конечно, очень люблю Василия, — отвечал ей на это Филипп, — он мне друг и все такое, но, На-стенька, не забывай — ни он, ни его дом не смогли уберечь тебя от похищения татарами! Я не хочу, что-бы это повторилось! Я выстрою здесь такую крепость, какая Василию даже не снилась! И ты будешь в ней в полной безопасности!

— Даже не думай об этом! Я не останусь здесь одна без тебя!

— С тобой будет Генрих!

— К черту Генриха! Он мне чужой — я его не знаю! Я люблю тебя и хочу быть с тобой!

— Не выводи меня из себя, Настя! — повысил голос Филипп. — Я — воин и мужчина! Я должен выполнять свой долг перед государем! Это превыше всего! Меня нарочно из Ливонии вызвали, потому что там теперь князь Оболенский уже и без меня может справиться! А я понадобился самому государю! Ты это понимаешь? Он лично дал мне важнейшее задание державной важ-ности! Вот! А твое женское дело — сидеть дома, ждать меня и рожать побольше детей, ясно?!

Настенька вдруг заметила, что Филипп сильно пе-ременился за то время, пока они были в разлуке,— что-то новое, незнакомое и чужое появилось в нем.

Она горько заплакала, и тогда Филиппу стало стыдно.

Он приласкал и утешил ее, стал обнимать и цело-вать, а за окном вдруг запел необыкновенно приятным голосом красивую, не слыханную никогда в этих краях песню лив Генрих Второй, и Настенька постепенно успокоилась и, вздохнув в душе тяжко, сказала себе, что, наверно, такова уж ее судьба и надо научиться терпеливо нести этот крест.

Единственное, что ее радовало, — это невероятная любовь Филиппа к деткам. Казалось, он не мог рас-статься с ними ни на минуту, и Настенька даже испы-тала странный укол ревности — с ней он столько вре-мени не проводил.

Она попыталась утешить себя тем, что, если с ней что-нибудь случится, с таким хорошим и заботливым отцом дети не пропадут.

Но эта мысль ее почему-то не утешала…

…Купец Манин не имел ничего против жениха сво-ей Любаши, даже несмотря на то, что Ивашко был не то что беден, а просто нищ. Ивашко служил Медведеву, человеку, которому сам великий князь лично дает по-ручения, и это много значило, потому что Медведева он запомнил еще с позапрошлого года, когда тот пова-дился несколько раз провожать совсем еще юную Лю-башу, после того как заступился за нее у замерзшего колодца. Тогда Манин очень скептически смотрел на это дело и просто-напросто запер дочь в доме и не выпускал ее на улицу, пока этот московский забияка не перестал ходить под их дом. Он справедливо посчи-тал, что Медведев ей не пара, сразу заподозрив. в нем птицу куда более высокого полета, и был, конечно, как всегда, прав, а вот теперь все получилось очень даже хорошо.