Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

Говоря об Испании, восхищался генералом Франко: он спас страну от того, что случилось в России в 1917 году и после него — долгой Гражданской войны. В Гражданской войне в Испании также воевали революционеры всех мастей, в том числе и из Советского Союза, но Франко не дал себя победить. И надолго установилось «над всей Испанией безоблачное небо».

Замечание о Гражданской войне в России тянет за собой еще одно воспоминание.

Как-то, очевидно, в очередную годовщину входа советских танков в Чехословакию, когда били себя в грудь и посыпали голову пеплом представители, так называемой, творческой интеллигенции, разъясняя в средствах массовой информации позорность этой акции, Гумилёв говорил: «А что же они, чехи, хотели за их предательство в Гражданскую войну?»

Чехословацкий корпус, 45 тыс. человек, сформированный Временным правительством в 1917 году в основном из военнопленных (Чехословакия воевала на стороне Австро-Венгрии в Первой мировой войне), с января 1918 г. вошел в состав французской армии, воевавшей на стороне белых. После мая 1918 г. часть чехов стала переходить на сторону красных, остальные примкнули в Сибири к Колчаку. Но в 1920 году предали Колчака, подписав соглашение о перемирии с Красной Армией, сдали адмирала большевикам и через Владивосток отбыли из России, прихватив ее золотой запас, который Колчак возил с собой. На это золото в Чехословакии основали Банк легионеров.

Чем же тут возмущаться, если всего 48 лет спустя, в 1968-м, в Прагу вошли танки, посланные туда сыновьями тех победивших с помощью чехов «комиссаров в пыльных шлемах», так «мужественно» воспетых Б. Окуджавой, чтобы покарать сыновей и внуков легионеров из Чехословацкого корпуса. Вот так объяснил мне историческую ситуацию Лев Николаевич Гумилёв и прибавил: «Господь наказывает за грехи до третьего и четвертого колена». Ибо сказано: «Мне отмщение и Аз воздам». И с этого момента я уже не могу слышать стенаний по поводу советских танков в Праге.

Поэтому по прочтении «культового» романа «Невыносимая легкость бытия» «культового» чешскоязычного писателя Милана Кундеры, живущего ныне (как указано в справке на обложке романа) в Париже, мне захотелось спросить его, муссирующего события августа 1968 года, а знает ли он о событиях в Сибири 1920-го. Так что за тогдашнее предательство чехов плата августом 68-го более чем умеренная.

И еще один международный вопрос мы обсуждали с Львом Николаевичем: Афганистан. В мае 1988 года, когда начался вывод советских войск оттуда, Гумилёв сказал: «Вот, впервые, после 45-го года мы показали миру, что нас можно победить». А ведь о поражении и речи не шло, просто объявили о выводе воинского контингента. Но он с болью говорил о поражении, о том, что нельзя было входить в Афганистан, что воевать там невозможно: неприступные горы. Афганцы в них как рыба в воде, а наши? Я по невежеству возражала: «при современном-то оружии...» Он объяснял: «Вот укрепленная крепость или пункт на горе. Как ее взять? По горной тропе можно идти цепочкой, но сверху снайпер всех по одному отстреляет. Артиллерию в горы не потянешь». — «А с вертолета?» — не унималась я. «Зависший над укреплением вертолет очень свободно можно сбить». Винил правительственных советников, которые ввергли страну и армию в афганскую аферу: «Ведь правительство, прежде чем предпринять подобную акцию, запрашивает специалистов, советуется с ними. В случае с Афганистаном советниками были либо некомпетентные, либо недобросовестные. Вспомнили бы опыт англичан. В свое время англичане пытались закрепиться в Афганистане, но сочли за лучшее покинуть его». Я слушала его и думала: вот специалист-востоковед, чьи знания так пригодились бы, сидит не у дел, а какие-то горе-советники при правительстве дают вредные советы.

Он говорил, что в царской России наместником Средней Азии назначался выпускник Царскосельского лицея, что в переводе на современный язык означает — очень образованный и верный Родине человек. Он, великолепно владея ситуаций, всегда знал, какого хана надо в данный момент поддержать, а какого, наоборот, придержать для сохранения стабильности в регионе, как по-умному выражаются сегодня.

Оказывается, «все сложно, а просто в голове у дурака» — этот устный афоризм Л.Н. Гумилёва я запомнила на всю жизнь, как запомнила его «уроки», каковыми для меня становились все беседы с ним. Как на многое он открыл мне, воспитаннице советской школы и советского вуза, глаза.

Да, настоящим «открытием» Америки было для меня утверждение Льва Николаевича, что американцы в массе своей давно уже не рожают — не могут. То ли от пищи с гормонами и продуктов генной технологии, то ли от других причин, но каждые 30 лет США объявляют иммиграцию и ввозят в страну молодых людей, которые родят детей, а их дети уже родить не могут. И чтобы закончить международную тему, скажу, что Лев Николаевич очень скептически отзывался о международной торговле. Приводил пример с колорадским жуком, ставшим бичом наших картофельных полей. Жил себе этот жук где-то в Колорадо на чахлых кустиках, но однажды вместе с импортным американским зерном попал в Советский Союз, освоил картофельную ботву и размножился невероятно. Я сама видала на Украине в Батурине — бывшей гетманской столице, усеянные жуком огороды. «Вот и вся «польза» от международной торговли», — итожил Гумилёв.

Как часто его мнения и взгляды не совпадали с общепринятыми. «Ненавижу декабристов», — цедил он сквозь стиснутые зубы. Они все до одного были масоны. С них началось раскачивание трона российского, а значит, государства, империи. У него, убежденного монархиста и горячего патриота, их тайная деятельность могла вызвать только ненависть.

Ему вторила Ольга Петровна Лихачева, часто бывавшая в доме, ныне тоже покойная: «Николаю I надо было повесить не пять, а все триста, чтоб неповадно было бунтовать». Ольга Петровна была старого дворянского рода и имела право на такое суждение. Доктор наук, она была научным сотрудником рукописного отдела Библиотеки Академии наук — БАН. (Женщин из БАНа Лев в шутку называл «банщицами», а из Публичной библиотеки — «публичными женщинами». И в той и в другой он был прилежным читателем.) Ольга Петровна жила напротив, через двор от Гумилёвых, и они часто встречались. Она была племянницей историка, академика Николая Петровича Лихачева, и академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, происходившему из мещан, — только однофамилицей, но они были дружны. Об Ольге Петровне я завела речь, чтобы показать, что Лев Николаевич был не совсем одинок в своем отношении к декабризму. И все-таки преобладает всеобщее преклонение перед «подвигом» этих первых революционеров. Но и «революционеров последнего призыва» — диссидентов — он откровенно презирал. Диссидентскую тему мы с ним не обсуждали подробно, и я не стану домысливать, почему презирал, хотя, конечно, догадываюсь.