Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

Он по телевизору смотрел только программу "Время" в девять часов. Смотрел и шел заниматься дальше. Часам к одиннадцати-двенадцати он одуревал, не мог работать. У нас дача была недалеко от Припяти. На дачу приедем, дочь старшая говорит: "Папа машину под парами держит, все спешит домой". В субботу после обеда мы ехали на дачу. Вечером возвращались, и он говорил: "Сколько времени я зря потерял" .

Когда он работал заместителем начальника реакторного цеха, то сказал мне, что начальником никогда не будет. Он любил сам нести ответственность, не перекладывать ее на других. Предпочитал работать с механизмами, а не с людьми. И когда его назначили начальником цеха, я была удивлена. Спросила его. А он сказал: "А кто меня спрашивал? Принесли приказ и сказали расписаться. Вот и все".

Точно так же его назначили заместителем главного инженера. Сказали, что он достоин, и все. У нас обоих должен был быть тогда отпуск, в июне 1985 года. Дочка после травмы, ее надо было на море везти. А его Фомин, главный инженер, просто-напросто не пустил в отпуск. Тогда я мужу сказала: "Знаешь, я тебя всегда понимала, когда ты блоки свои пускал. Но сейчас не понимаю". У нас восемь лет машина была, но мы ни разу на юг не съездили. Все ему некогда было. Потому что отпуск у него всегда то в апреле, то в октябре, ноябре, когда дети в школу идут.

Так он и не пошел в восемьдесят пятом в отпуск. А потом… потом я через год компенсацию за два отпуска получила… Вот и все. Я им сказала, что если бы он тогда в отпуск пошел, то выжил бы… а так из-за них он потерял столько здоровья…

Иногда приходил домой белее полотна. Говорит: "Оборудование неисправно, работать невозможно, а останова не дают. Как хочешь, так и…" Страшное нервное перенапряжение было. Однажды будит меня ночью. Я спрашиваю: "Толя, что такое?" - "Следи за этим прибором, чтоб не зашкалило". - "Хорошо, Толя, буду следить". Утром ничего не помнит… Как-то раз он с группой в поезде ехал, и начали собирать по десять рублей с каждого. А он спал. Его разбудили. Он спросонья вскочил и говорит: "Если будет разрешение с центрального пункта, я отдам десять рублей". Та, которая с ним ехала, как выскочит оттуда. Потом его растормошила и говорит: "Парень, успокойся. Я тоже болею за работу, но так нельзя".

Все работа и работа. До чего дело доходило: директор в отпуске, главный инженер у нас болен был, зам главного по науке в отъезде. Ситников оставался один. По станции шутки ходили: зачем, мол, администрация, если один Ситников есть.

Он не боялся ответственности. Все на себя брал. Подписывал все графики. Но все изучал, дома вечером все перечеркнет, исправит - только тогда свою подпись поставит. Я уверена, что если бы у него этот эксперимент шел, ничего бы не было, никакой аварии.

А в ту ночь… он просто встал да пошел, как всегда это делал. Чисто по-солдатски. Сказал мне, что случилось несчастье, надо быть там. И все. Я в тот день не работала на станции. Мы с дочерью проснулись и еще так смеялись…

Когда он пошел, я заснула и спала до утра. Мало ли вызывали. Никаких мыслей плохих не было. Мы собирались в обед поехать на дачу. Но часов в восемь мне соседи позвонили, сказали, что там случилось что-то такое… Я позвонила на станцию часов в 11, случайно наткнулась на мужа. Он говорит: "Ты меня не жди, я буду поздно". Я говорю: "Как ты себя чувствуешь?" На провокацию пошла, потому что сам бы он иначе мне ничего бы не сказал. Он признался: "Плохо очень". Я говорю: "Иди в медпункт". - "Меня рвет, я не могу". Я тогда стала звонить в медпункт: "Окажите Ситникову помощь". А она отвечает: "Я не могу, у меня много больных… Пусть он сам придет". - "Да он не может" Она говорит: "Хорошо". Потом… я звонила, но его уже отправили в больницу.

Я помчалась в больницу как сумасшедшая. А в больнице… зашла в вестибюль, там какой-то молодой врач как бросится на меня (Эльвира Петровна плачет)… как он меня тащил, вытаскивал, видите ли… чтобы я туда не ходила. У меня так рука болела… я говорю: "Погодите! Не смейте, да как вы вообще можете!" А он просто исполнял свои обязанности. Тогда можно было всем кричать… и выкручивать руки, все что угодно.

Я вышла обливаясь слезами. За мной какой-то мужчина: "Что вы хотели?" Потом - женщина: "Ваш муж себя нормально чувствует".

В десять вечера знакомая позвонила и говорит: "Если хочешь попрощаться с мужем, беги. Их сейчас увозят…" Я побежала. Дочь говорит: "Мама, я с тобой". Я сначала боялась брать ее с собой, потом думаю - с отцом же хочет увидеться. Прибежали, автобус уже полон, я рванулась к автобусу и кричу: "Толя! Я здесь!"

Он приподнялся с сиденья и говорит: "Мне плохо…" "Куда вас везут?" - "Я не знаю куда". - "Толя, я тебя найду!" - "Не ищи. Я выздоровлю и вернусь". Они еще час там стояли. Я его веселила. Наконец он ко мне вышел. Я говорю: "Толя, почему ты в блок пошел?" А он: "Ты пойми, кто лучше меня знал блок? Надо было ребят выводить. Если бы мы… не предотвратили эту аварию, то Украины бы точно не было, а может быть, и пол-Европы". Я говорю: "Толя, ну, может быть, ты надышался дыму и тебе плохо, скажи". Он так печально посмотрел на меня и говорит: "Нет, я блок проверял…"

Их отвезли на самолет, а мы думали, что их повезут на вертолетах, бросились на стадион, а их повезли в Борисполь. И так мы с дочерью по Припяти бегали. Пришли домой, а у нас зрелище неописуемое. Наш дом прямо на выезде из города, первый дом от станции. Труба как ракета - снизу светится огонь, и будто ракета уходит вдаль. Уже темно было. Никакой опасности мы не ощущали. Тепло, тихо, птицы поют. Весь день был какой-то необычный, весь день дети на улице гуляли.

Я считаю, что это не просто вредительство, это намеренное убийство следующего поколения. Я понимаю, что могло случиться на станции, понимаю, что там могли погибнуть люди, но чтобы вот так - чтобы никто не объявил по радио, не предупредил закрыть окна и двери - этого понять нельзя. И простить.

28 апреля я была у старшей дочери в Москве. У нее седьмого мая должна была свадьба состояться. Мы с мужем должны были ехать, уже ресторан заказали. Ирина, старшая дочь, удивилась, когда увидела нас: "Чего так рано?"

На следующий день нашла ту клинику, где муж лежал. Конечно, меня и близко не пустили. Я пошла в Минэнерго, в наш главк, и попросила как-нибудь меня пустить в больницу. Мне выписали пропуск.

Я стала работать в больнице. Носила ребятам газеты, выполняла их заказы - что-то им покупала, писала письма. Началась моя жизнь там. Мужу было очень приятно, он сам говорил: "Ты обойди всех ребят, надо их подбодрить". А ребята смеялись и говорили: "Вы у нас как мать… вы нам Припять напоминаете…" Как они ждали, что в Припять вернутся, как ждали…

Я переодевалась в стерильную больничную одежду и ходила по всей клинике, поэтому меня принимали за медперсонал. Заходишь в палату, а там говорят: "Подними его, помоги, дай ему попить". Я с удовольствием это делала. Меня спрашивали - боялась ли я? Нет, ничего не боялась - я знала только, что надо помочь, и все. Они такие были беспомощные… как они умирали…