Дарья Леонова - Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Об итальянской методе пения М. И. Глинка выражался так: «Хотя мне и не по нутру итальянщина, но она необходима для обработки голоса».

М.И. Глинка задумал написать третью оперу и сюжет заимствовал из драмы «Двумужница». На эту мысль навело его мое исполнение его произведений. Я уже говорила, что мой голос очень нравился М.И. Глинке, а главное он ценил во мне уменье исполнять его музыку по одному его намеку. Главная роль «Двумужницы» предназначалась именно мне. Опера, можно сказать, была готова; музыка сложилась у него и нужно было только составить либретто, а так как из прежних знакомых ему либреттистов не было никого — кто умер, а кто уехал за границу, — то он обратился ко мне, говоря: «Найдите мне либреттиста, я хочу написать третью оперу из «Двумужницы».

Обрадовавшись этому намерению, я была уверена, что и другие также заинтересуются и обрадуются возможности иметь еще оперу М.И. Глинки, но интрига не пощадила и этого человека, несмотря на его гений, и вот факт, лишивший нас третьей оперы этого великого композитора.

Я поехала к Федорову, думая и его обрадовать этим известием, а главное рассчитывая, что он укажет мне хорошего либреттиста. Действительно, он указал — это был Василько-Петров, который, как оказалось потом, не мог удовлетворить желанию М.И. Глинки. Я же, уверенная, что Федоров рекомендует достойного для М.И. Глинки либреттиста, повезла тотчас же Василько-Петрова к уважаемому моему учителю.

М.И. Глинка был очень доволен, что я так скоро нашла нужного для него человека; он тотчас же начал с ним дело. Рассказал ему весь план оперы, объяснил свои желания и советовал как писать.

Начало действия предполагалось так: на сцене мать укачивает своего ребенка, и опера начинается колыбельною песнею (которую предстояло петь мне). М.И. Глинка тогда же предлагал мне написать эту песню, не дожидаясь окончания всей оперы, для того, чтобы я могла петь ее раньше; но я, не желая затруднять, отклонила его от этого, в полной уверенности, что у нас будет целая опера. Впоследствии я была в отчаянии и жалею ужасно до сих пор, что не воспользовалась этим предложением; по крайней мере хотя бы эта песня теперь существовала, так как опера осталась ненаписанною. Василько-Петров настолько был некомпетентен в деле писания, что не мог исполнить удовлетворительно того, о чем говорил ему М. И. Глинка и делал совсем иное, что-то несообразное, а самое главное по своему плану. Тогда М.И. Глинка просил меня найти ему другого либреттиста, говоря: «Опера у меня вся тут, в голове, дайте мне только либреттиста и через месяц опера готова».

Гениальность М.И. Глинки давала ему возможность создавать сразу и способ его сочинять замечателен: он не писал клавираусцуга, а прямо всю партитуру и голос и оркестр. И для такого-то композитора я не могла в Петербурге найти либреттиста! Федоров конечно нарочно рекомендовал бездарного Василько-Петрова, это несомненно. Да и во мне самой некоторые желали поколебать веру в гений М.И. Глинки. Капельмейстер Лядов, например, когда я сообщила ему о затруднении найти хорошего либреттиста, говорил мне, что М.И. Глинка уже исписался, что ничего больше он уже сделать не может. И другие артисты поддерживали его в этом, сама же я не могла иметь самостоятельного взгляда; читатель знает, как я сделалась артисткой и, не сознавая того сама, поддавалась влиянию этих гнусных и ложных мнений. М.И. Глинка, не найдя себе хорошего либреттиста, уехал за границу и, таким образом, эта третья опера его осталась ненаписанною.

Здесь будет кстати сказать несколько слов о возвышенной натуре о об особенностях характера М.И. Глинки. Я бывала у него часто и видела следовательно его в частной жизни, где, конечно, всегда характер человека выражается яснее. Так, например, раз мне не пришлось дня два быть у М.И. Глинки. Прихожу и вижу изменение в квартире. До этого у него было два кабинета. Теперь один кабинет, поменьше, преобразился в клетку. Поставлена в нем решетка, за которой пол усыпан песком, расставлены деревья и штук сорок певчих птичек разных сортов поселены в этой большой клетке. Было это в марте. На вопрос мой, как это сделалось в такое короткое время и для чего, он отвечал: «Я устроил это для того, чтобы птички эти наводили меня на новые сочинения; мне довольно одного чириканья какой-нибудь птички, чтобы создать из этого целую музыкальную фантазию».

В другой раз, прихожу и опять вижу изменение в квартире. Надо заметить, что М.И. Глинка жил с сестрой своей Людмилой Ивановной Шестаковой. Они занимали целый этаж; вход направо к ней, налево к нему, а квартира была общая. Так, в этот раз, когда я пришла, вижу, что от передней отгорожена половина и устроена кухня, в которой готовит новая кухарка. Дверь же к сестре заперта. Когда я спросила М.И. что это значит, он объяснил мне, что пожелал пожить своим хозяйством, потому что нашел прекрасную кухарку. Он пригласил меня обедать. Кухарка была шведка и действительно очень искусна. Обед был превосходный, приготовлен лучше всякого повара. Конечно, через неделю или полторы все это уничтожилось и жизнь потекла по-прежнему. Он говорил мне, что соскучился о племяннице.

М.И. Глинка очень привязан был к этой девочке. Гений его как бы передан был ей. Так, например, ей было не более пяти лет, когда М.И. написал для меня цыганскую песню «Я пойду, пойду косить», и эта девочка скорее меня заучила и слова и голос. Это замечательно, тем более, что в этой песне есть вариант, который проходит около двух октав. Крошечным своим голоском она выпевала так верно все нотки, что просто поразительно было слушать; замечательно еще, что в этом же возрасте она уже пела совершенно верно все лучшие мотивы из оперы «Руслан и Людмила». Ей было 8 — 9 лет, и она пела эту оперу можно сказать от доски до доски, и хоры, и соло, все одним словом. Когда она начала учиться музыке, в ней проявлялись задатки гения М.И. Глинки. К сожалению, девочка эта прожила недолго, она умерла 14-ти лет от горловой болезни.

Творчество М.И. Глинки проявилось в нем в раннем возрасте; 14-ти лет он написал уже квартет, который всем очень нравился, но квартет этот, как помнится, говорил мне М.И., не существует.

Вот еще интересный факт, рассказанный мне самим М.И. Глинкой: раз он ехал на свою родину и около Смоленска ямщик его запел. В опере «Жизнь за царя» есть мотив, который проходит почти в каждой части оперы «Ах, не мне бедному!» М.И. взял его прямо от ямщика, который на слове ах — следующее: sol, mi, ci, la, sol, fis, la, sol, mi, ci, fis, sol.

Этого довольно было для М.И. Глинки, чтобы построить такую громаду, как увертюра к опере «Жизнь за царя» и трио «Ах, не мне бедному!»

Глинка был большой домосед. Очень трудно было уговорить его выехать куда-нибудь. Однажды, как-то удалось мне увести его к себе на дачу, на Черной речке. Мы ехали в коляске и когда переезжали мостами через Неву, солнце было низко на закате. М.И. так восхищался, так наслаждался, точно ему никогда прежде не приходилось видеть этой картины, точно в первый раз он чувствовал это наслаждение. Я же была счастлива, что удостоилась принять у себя такого великого человека.