Дарья Леонова - Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Так как Сульянова не могла исполнять предназначенных ей ролей, пришлось опять мне нести тяжесть исполнения всех контральтовых партий за половинную плату.

Терпеливо продолжала я свою работу, надеясь, что начальство наконец окажет мне должную справедливость и возвратит через год то, что так неправильно отняло; но ожидания мои не оправдались, начальство приготовило на мои роли воспитанницу театрального училища г-жу Шредер. Певица эта теперь жена капельмейстера Направника. Шредер была жертвою, в смысле артистическом, Федорова, который безжалостно сгубил ее, желая повредить мне. У Шредер был прекрасный голос, но ей нужно было еще поучиться не только год, а года три по крайней мере, чтобы выступить в тех партиях, которые ей назначили.

Дело было так: летом в тот год, когда попытка заменить меня Сульяновой не удалась, разнесся слух, что с открытием сезона появится контральто из театральной школы, что контральто это просто диво, и что мне уже отказано. Чтобы опровергнуть слух, распущенный обо мне, подкрепить себя и доказать насколько публика любит меня, я дала концерт в Павловске, и действительно публика заявила такую ко мне любовь, что большего невозможно было желать. Прием сделанный мне был вероятно еще усилен слухами об удалении меня со сцены, и публика хотела показать, как дорожит мною. Когда я спела написанный для этого концерта Сидоровым романс: «Мне все равно, враги ли мне найдутся, с врагами свыклась я давно», то публика пришла в такой экстаз, что описать невозможно; о громе аплодисментов и говорить нечего; со всех сторон махали платками, кричали: «оставайтесь, оставайтесь!» Когда я пошла, наделенная цветами, публика обступила меня и из шести букетов, поднесенных мне, не осталось ни одного листочка.

Настала осень. Назначили дебют Шредер в «Жизни за царя». Я сказала, что начальство наше само сгубило Шредер, потому что ничего нет хуже, как вступать начинающему артисту в контру с публикой. Дебют Шредер вышел неудачен. При начале 3-го действия публика точно сговорилась, не давала ей начинать и требовала Леонову. Требование это выражалось не в верхах, а всею публикою. Одним словом, она выразила этим дирекции протест за ее поступки со мной. Надо, впрочем, заметить, что в публике говорили: «Мы не против Шредер, но против несправедливостей, которые делаются заслуженной артистке».

Федорову не удалась и эта интрига. По окончании второго трехлетия дирекция возобновила опять со мной контракт, только, конечно, на тех же условиях.

После этого, появилась на Петербургской сцене г-жа Лавровская. Она играла в «Жизни за царя», в «Руслане и Людмиле» мои роли, которые я перестала играть; моя полнота мешала мне несколько в их исполнении.

Г-жа Лавровская, как известно, сделалась также большой любимицей публики. Мы ничего не имели друг против друга, но сама публика пожелала делиться на партии. Я с своей стороны могу упрекнуть Лавровскую только в одном: когда мы в первый раз встретились, что было на репетиции «Фауста», где мы пели обе, — я играла Марту, она Зибеля, — то она не потрудилась даже попросить режиссера познакомить ее со мной, что ей, как вновь поступающей, следовало бы сделать. Я объясняю это влиянием на нее начальника репертуара, который способен был даже сказать ей, чтобы она не знакомилась со мной. Так я предполагаю, утверждать же этого не могу. Но мне не могло не показаться странным такое отношение новой артистки, потому что когда поступала я, то просила режиссера познакомить меня со всеми артистами, которым он меня и представил.

Наконец, ставится «Пророк» под названием «Иоанн Лейденский». Назначают чередоваться мне и Лавровской. Не смотря на то, что я пела много трудных опер, просмотрев партию Фидесы, я долго крепилась, чтобы не брать эту роль, из боязни сорваться. Лавровская же, прослужив всего 3 -4 года, храбро взялась за нее. Когда же, как я сказала, назначили нам эту оперу петь в очередь, я не могла не взять роли Фидесы, и из того, что следует, видно будет, как старалось мое начальство заминать меня. Ясно, что если исполнение оперы дается поочередно двум артисткам, то и репетиции должны бы были быть по очереди, тем более, что партия эта такого сложного характера. И что же! Лавровской дано было репетиций до 40, я же не имела ни одной. Два первых раза опера шла с Лавровской, третий назначается со мной и без репетиции! Если уже одной артистке дают 40 репетиций, то другой, хотя бы и более опытной, все же следовало дать хотя бы репетиций десять.

Мне удалось только, когда уже назначен был мой спектакль, сделать одну спевку с фортепиано и одну с оркестром. Но партию свою я изучила вполне заранее. Зная по опыту, что я могу ожидать всяких мерзостей, я привыкла быть предусмотрительной и предвидела то, что случилось. Меня хотели подвести, но я вышла из этой новой ловушки победительницей. Я была готова к исполнению роли Фидесы, разучив ее дома под аккомпанемент фортепиано и когда, перед спектаклем, пела свою партию с оркестром, весь оркестр аплодировал мне. Я упоминаю об этом потому, что оркестр аплодисментам своим выразил протест капельмейстеру, действовавшему также против меня.

Недоброжелатели мои были поражены, что с одной этой спевки я могла исполнить всего «Пророка».

Наконец, в мой бенефис шел «Иоанн Лейденский». В распространенной тогда газете «С.-Петербургские Ведомости» предупреждали заранее, что в бенефис Леоновой готовится скандал. Однако, никакого скандала не было; появились правда шикальщики из-за того якобы, зачем я отбиваю роль Фидесы от Лавровской. За то мои доброжелатели, услышав о каком-то грозившем мне скандале, позаботились оградить меня и слух о скандале послужил только к большему моему торжеству. Вся сцена Мариинского театра забросана была венками и букетами; на мою голову сыпались со всех сторон цветы; до 600 венков и букетов набросано было кругом меня. Противники мои были этим несколько афропированы, но попытались показать себя во втором акте; когда я спела «Ах, мой сын!» и пошла к двери, публика вызывала меня, а вверху стали шикать. Конечно, этим они только увеличили вызовы, и меня вызвали несколько раз. Когда я в третьем акте спела арию «Подайте», публика была глубоко тронута и тут уже и враги мои и друзья соединились и аплодировали заодно.

Лавровская же, как известно, сорвала голос на «Пророке» и даже сама просила меня заменять ее несколько раз в ее очередь.

После этого поставлена была опера Серова. «Вражья сила», в которой мы заняты были обе, я и Лавровская; я в роли Спиридоновны, Лавровская в роли Груни.

Наконец, дослужила я двадцать лет, но меня, сверх ожидания, заставили прослужить еще два года. Эта была новая несправедливость, потому что два года сверх срока обязаны были дослуживать только казенные воспитанницы театрального училища, а я была приходящей. Пришлось еще два года переносить неприятности и притеснения; но я решилась терпеливо сносить все, в виду приближающегося окончания службы.