Святослав Рыбас - Сталин

Он поднял тост за самую главную свою ценность. Но средневековая жестокость его угрозы — немыслима в российской политической культуре. И кому он адресует ее? Своим соратникам. А те отвечают одобрительными возгласами.

Было еще одно обстоятельство, которое можно назвать «испанским зеркалом». В нем они увидели страшные угрозы, еще более страшные, чем обещал вождь.

Гражданская война на Пиренеях породила новую политическую реальность — «пятую колонну». Впервые эти слова произнес по радио 1 октября 1936 года франкистский генерал Эмилио Мола, вскоре погибший в авиакатастрофе. Он сказал, что наступление на Мадрид будет вестись четырьмя колоннами, а правительственный центр будет атакован «пятой», которая уже находится в столице. («Пятая», впрочем, напоминала действия японского полковника Акаси вкупе с революционными партиями в 1905 году и Циммервальд Ленина в 1915 году.)

Но, кроме «пятой колонны», в Испании на стороне республиканцев действовала сильная боевая партия ПОУМ (Рабочая партия марксистского единства), которую возглавлял хорошо известный в Москве Андреу Нин. Он в 1921 году приехал в Москву, был соратником Троцкого, председателем Красного интернационала профсоюзов, избирался депутатом Моссовета и входил в руководство Коминтерна. В 1930 году, когда Троцкого выслали из СССР, Нин вернулся в Испанию. После победы на выборах в 1936 году он стал министром юстиции в правительстве Каталонии. Именно Нин и ПОУМ выступили за диктатуру пролетариата и социалистическую революцию, передачу предприятий рабочим, создание рабоче-крестьянского правительства, не принимая в расчет доводов, что эта программа неизбежно сплотит большинство населения против республиканцев и приведет их к краху.

В декабре 1936 года советские агенты, внедренные в ПОУМ, сообщали, что поумовцы и анархисты готовят вооруженный мятеж в Барселоне. (Мятеж произошел в мае 1937 года.)

Поумовская газета «Баталья» выступала с резкой критикой Сталина и СССР. «Каждый день „Баталья“ сообщала, что в Москве вспыхнуло восстание, что Коминтерн ликвидирован и Димитров арестован и сослан в Сибирь, что советская печать выступает против Народного фронта, что в Ленинграде голод…» 302

В начале 1937 года берлинская резидентура ИНО НКВД передала, что германские агенты проникли в ряды троцкистов в Барселоне и готовят в ближайшее время путч. Также из Испании в Москву шла информация о готовящихся поумовцами террористических актах против республиканцев-коммунистов.

Суммируя все донесения, можно было сделать вывод о союзе троцкистов с немецкими спецслужбами, о новой «пятой колонне» и угрозе переворота. При этом Сталин не придавал значения тому, что в механизм чекистских расследований был заложен системный брак: следствие было отделено от оперативной работы и вместо сбора реальных доказательств опиралось на признание арестованными своей вины. Более того, он верил этим признаниям, как средневековый монах, для которого признание имело сакральное значение.

Его память еще подсказывала, как во время Первой мировой войны на оборонных заводах России происходили странные пожары и взрывы, причину которых можно было объяснить только диверсиями противника.

Оперативные сводки НКВД свидетельствовали о диверсионных планах иностранных спецслужб. На заводах и на железных дорогах постоянно происходили аварии, крушения с человеческими жертвами. (Так, за десять месяцев 1936 года произошло 300 аварий на железнодорожном транспорте, погибли 50 человек.)

Можно представить, что чувствовал Сталин, когда ежедневно получал сводки о крушениях, взрывах на шахтах, пожарах на заводах и фабриках, отравлениях людей некачественными консервами.

Вождь пришел к выводу, о котором сказал 2 июня 1937 года на расширенном заседании Военного совета: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию…» 303

Он нашел нужную формулу, убедившую его в оправданности репрессий. Это означало: вы нам «вторую Испанию», а мы в ответ уничтожим вашу «пятую колонну».

Спустя девять лет, размышляя в кругу членов Политбюро над итогами закончившейся Великой Отечественной войны, Сталин неожиданно признался: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться» 304. Это признание переворачивает традиционное представление о 1937 годе как символе расчетливой и жестокой политики. Сталин понял, что ошибся. Возможно, к нему во сне приходили тени расстрелянных и мучили его неизвестными нам беседами.

Но ведь «испанское зеркало» реально существовало!

Как вспоминал в беседе с автором этих строк Ф. Д. Бобков, в 1930-е годы в СССР действовала сеть сторонников Троцкого, члены которой постоянно обменивались информацией, передавали своему лидеру сообщения, закладывая их в почтовые посылки (это были детские тряпичные куклы) и даже вели агентурное наблюдение за работниками НКВД. Руководила этой подпольной работой жена И. Н. Смирнова, Александра Сапронова. В 1950-е годы, уже после смерти Сталина, Ф. Д. Бобков встречался с ней, и она все подтвердила.

Даже вполне независимый свидетель, посол США Д. Дэвис, присутствовавший на судебном заседании по делу «параллельного центра», сказал зарубежным корреспондентам: «Они виновны. Я был окружным прокурором, и у меня наметанный глаз». В письме Рузвельту он сообщил, что «процесс выявил существование определенного политического заговора, направленного на свержение нынешнего правительства» 305. Впрочем, английский посол Чилстон и немецкий — Шуленбург не поверили в существование заговора.

Говоря другими словами, советская политическая реальность была далеко не такой ясной, как это сейчас нам кажется.

Прибавим к характеристике ситуации агентурное донесение ИНО НКВД Сталину из Вашингтона: «21 января 1937 г. помощник госсекретаря США Мур сообщил, что на основании всех данных сохранение мира в 1937 году исключено» 306.

В перехваченном в то же время разговоре посла Англии в США Линдсея с Муром британец назвал международное положение очень похожим «на июнь — июль 1914 года». (Как известно, Первая мировая началась 1 августа 1914 года.)

Мир стоял накануне новой войны, и сталинская группа, похоже, была застигнута врасплох надвигающейся бурей.

Орджоникидзе застрелился вечером 18 февраля 1937 года в своей квартире.

На 20 февраля был назначен пленум ЦК, где он должен был выступить с докладом.

Повестка, утвержденная Политбюро 5 февраля, включала:

доклад Ежова «Дело Бухарина и Рыкова»;

доклад Орджоникидзе (по НКТМ), Кагановича (по НКПС), Ежова (по НКВД) — «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов»;