Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

Если не вдаваться в соответствующие уставы, то на деле служебные обязанности ДСП состояли в том, чтобы открывать-закрывать шлагбаум на въезде, опечатывать борта после окончания на них работ и зачехления, и до приезда караула шляться по территории, следя за порядком. На самом деле, в это время ДСП погружался в глубочайший сон в своей будке, если у него не было иных важных, неотложных дел. В число важных и неотложных входило получение пожарного жетона, свидетельствовавшего о полном порядке противопожарного состояния стоянки, укомплектованности пожарных щитов и прочих подобных штуковин. Щиты, как всегда, были некомплектны, кто-то постоянно тащил оттуда ведра и лопаты, поэтому с пожарными нужно было дружить — раз в пару недель засылая им пару-тройку литров волшебной жидкости. В случае полной любви и взаимопонимания пожарный контроль сводился к передаче жетона прямо у ворот стоянки, без заезда для досмотра. Без пожарного жетона караул не принимал стоянку на ночь, как и при отсутствии связи. В любом случае, караулу тоже нужно было подкидывать бакшиш, ибо официальная процедура передачи с осмотром всех печатей могла занять до трех часов. Через неделю вхождения в тему у меня уже все было на мази. С одной стороны стоянки темнел дремучий лес, с другой простиралось здоровенное кукурузное поле. В конце лета мы с Эдиком по очереди специально договаривались с охраной о том, чтобы они под тем или иным предлогом не принимали стоянку на ночь. В такую ночь мы занимались заготовкой продуктов на зиму, опустошая кукурузное поле, а также находящееся за ним картофельное. К концу осени у нас было запасено несколько мешков картошки и кукурузных початков. Початки вообще-то были кормовыми, но в вареном виде вполне годились в пищу. Сложнее было с водой, но спирто-водяная дружба с водителями автобатальона позволяла нам раз в три дня освежать запасы питьевой воды, которую мы хранили в алюминиевом бидоне, украденным с соседней фермы ненастной ночью нашими предшественниками. Все запасы хранились в заброшенном КУНГе, невесть как оказавшемся в лесу недалеко от стоянки.

Недели три-четыре я ознакомлялся с предоставленными мне угодьями, обходя стоянку (далее "зону") по периметру и пересекая ее во всевозможных направлениях, благодаря чему сделал множество находок, полезных и не очень. Вся зона была нашпигована всевозможными артефактами: будками КУНГов, расставленными там и сям, в которых хранилось исключительно все — от лакокрасочных изделий до слегка поржавевших пушечных стволов (надо думать, изношенных), каких-то камер для передних пневматиков, трубок, баллонов, бочек с клеем БФ-88, обломков дюраля, поломанных аэродромных тележек, короче, всего хлама, какой только может быть на территории стоянки, функционировавшей уже много-много лет. Я иногда чувствовал себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове, а иногда Сталкером братьев Стругацких. Сравнение нашей зоны с «зоной» Стругацких не случайно. Проволочное ограждение в лесу являло собой печальное зрелище — в иные дыры без проблем мог проехать средних размеров танк, на стоянку можно было попасть совершенно без затруднений почти с любой стороны. Довольно странное на мой взгляд отношение к хранению эскадрильи самолетов, стоимость каждого из которых переваливала за 20 мегабаксов. И все это добро «охранял» один-единственный боец срочной службы, вооруженный стареньким АКМ-ом, должно быть, побывавшем в Афгане; следы воронения сохранились на нем лишь в некоторых местах. Ствол же этого изделия был разношен до такой степени, что попытка прострелить с 10 метров обычную трехдюймовую, стальную водопроводную трубу, вкопанную в землю в качестве ограничителя хода шлагбаума (он катался по земле, на роликах) привела к тому, что прославленная пуля калибром 7.62 пробила лишь одну стенку, и, оставив во второй небольшую вмятину, с визгом ушла в небо. Кучности от такого ствола следовало ожидать соответствующей. С самого начала осени, когда начались частые дождики и я заметил, что канал ствола моего мушкета стал покрываться предательским налетом ржавчины, я тщательно вычистил его и от казенника до компенсатора забил смазкой ЦИАТИМ-22.

Наступила осень, стало холодать, приходилось утепляться самому и утеплять свою будку. Я раздобыл себе пару коричневых технических свитеров — «вшивников», которые старался менять и стирать как можно более регулярно, чтобы они, не дай Бог, не оправдали свое название. С помощью различных материалов были законопачены все лишние отверстия в будке.

На зоне появились кочегары. Их было четверо, работали они сутки через трое и состояли, главным образом из отставных вояк на пенсии и окрестных дедков-алкашей. На моей стоянке был такой расклад — трое вояк и один алкаш из расположенного рядом с БПРМ села Никольское. Кочегарка была в эскадрильском домике, расположенном где-то в середине нашей кишкообразной зоны. В задачу кочегара входило топить так, чтобы не разморозить систему отопления и обеспечить в расположенном неподалеку БК (хранилище боекомплекта) температуру не ниже +8 градусов. Это было хорошо, к кочегару можно было зайти погреться, можно было прийти с бутылкой «массандры» в гости, будучи уверенным, что кочегар со своей стороны предоставит закуску. Можно было просто приятно побеседовать с людьми, умудренными житейским опытом. Я дружил с ними всеми, исключая одного — закоренелого мудака, бывшего особиста. Он беспристанно докладывал нашему эскадрильскому инженеру обо всех замеченных им огрехах с моей стороны, приходилось с ним держаться настороже. Но позже я все же прибрал его к рукам — он был страстный охотник и время между подбрасыванием порций угля проводил в лесу, расставляя всевозможные силки и ловчие петли, а пару раз даже я находил капканы на вполне крупную зверюгу. Наконец, когда этот мудак додумался притащить на зону ружье и пару раз шарахнуть из него в лесу, там же, над убитой им косулей, у нас состоялся серьезный разговор без свидетелей, после чего капканы и ружье исчезли, силки и петли на птиц я ему разрешил оставить и пообещал не разрушать, если он согласится на кое-какие мои условия. Больше он на меня не стучал. С ним я впоследствии старался не общаться.

Остальные вояки были просто душками: с ними у меня были самые наитеплейшие отношения и полный симбиоз. Алкоголик был тоже мировым дядькой, но его проблема с алкоголем принесла мне немало хлопот.

Один вояка был бывшим военным дознавателем. Он рассказал мне множество смешных и не очень историй из своей жизни, был толковым собеседником и советчиком. Мы часто устраивали совместные ужины при свечах, с умеренны употреблением спиртного и богатой закуской.

Второй дедок-вояка был совсем уж пожилой и служил в конце войны штурманом дальней бомбардировочной авиации, во всяком случае, он так рассказывал. У него была одна беда: после очередной рюмки он начинал рассказывать все более невероятные боевые истории и в конце концов завирался напрочь. Чего стоил один его рассказ о ночном прыжке из горящего самолета над Берлином. Но будучи трезвым или после первой слушать его было интересно, большинство того, что он рассказывал, было непридуманным, а уж я в этом знаю толк, смею надеяться. С этим дедком у меня вышел довольно комичный случай. Как то раз, а было это уже в октябре, когда уже выпал первый пробный снежок. В шесть часов я выгнал со стоянки народ, запер шлагбаум и отправился на обход вверенной территории, опечатывая борта, на которых сегодня работали техники. Ну и зарулил по ходу пьесы в кочегарку погреться и перекинуться с кочегаром пару слов. В тот день дежурил наш герой-штурман. Дедок находился в состоянии глубокой печали: с его слов у него умер однополчанин, на похороны он не смог попасть, а вот на поминки надо бы попасть… Одна беда — о несчастии он узнал сегодня утром, а договориться о подмене не успел. В общем, суть его просьбы сводилась к тому, чтобы я до сдачи пошерудил его котел, подбросил угля хотя бы пару раз и прогнал по системе воду электрическим насосом. Ночь будет не дюже холодной, снег почти растаял, так что к утру вода не замерзнет, а с утра сменщик уж раскочегарит котел снова. Я согласился помочь дедку, тем более повод был весьма уважительный. Он показал мне свою нехитрую матчасть, объяснил что и где нажимать и куда бросать уголь, сам подкинул уголька, и попросил наведаться через часок, чтобы повторить процедуру, и скрылся в ночи, сердечно поблагодарив меня. Так я и сделал, а потом, опечатывая оставшиеся борта, забыл про это дело. Караулка задерживалась, было уже часов полдевятого вечера, когда я вспомнил о котле. Галопом я ломанулся к кочегарке, и с замирающим сердцем открыл дверцу топки. Уголь уже почти прогорел. Я по быстрому нафигачил туда побольше угля и стал ждать. Уголь, соответственно, не разгорался, лишь небольшие струйки дыма свидетельствовали, что там еще что-то тлеет. С минуты на минуту должна была приехать караульная «шишига», поэтому я решил ускорить процесс. Схватив алюминиевый солдатский пятилитровый чайник, непонятно для какой надобности имевшийся в кочегарке и попахивающий керосином (видно его использовали для розжига), я поскакал к ближайшему борту и через клапан слива отстоя налил почти полный чайник керосина. Возвратившись в кочегарку, я начал прямо из носика заливать керосин в топку (вот идиот!). Внутри что-то угрожающе зашипело, топка заполнилась паром. Вылив примерно литра два, я решил, что поливать из чайника неэффективно, поэтому я взял жестянку от консервов и начал плескать в топку из нее, стараясь попасть как можно дальше от дверцы, вглубь топки. Шипение и пар усилились, дело шло к логической развязке. В один прекрасный момент возникла неминуемая искра, топливо, превращенное в пар, воспламенилось и сознание мое слегка померкло. Я не совсем хорошо помню, как произошло нечто вроде взрыва, точнее, быстрого сгорания, как меня, сидящего лицом, а точнее грудью к топке легко швырнуло назад, как я, выбив одну дверь и сорвав ее с петель, ласточкой пролетел через тамбур, как распахнулась вторая дверь, к счастию моему незакрытая, и как я оказался лежащим на асфальте, припорошенном снегом, у подножия большой кучи угля уже на улице. Спасла меня солдатская шапка и везение. Очнувшись, я первым делом почувствовал вонь паленых волос и сильное жжение в области лица. Бровей не было, ресниц тоже, морда лица горела аки ядерный реактор, в голове гудело. Было весьма дискомфортно. Пахло горелым керосином. Все случилось так быстро, что я так и не понял сперва важность произошедшего. Схватив валяющийся неподалеку свой автомат, я зашел в кочегарку. Потолок выглядел слегка закопченным, однако стекла были целы, а внутри котла бушевало живительное пламя. Идея сработала, хотя гораздо эффективнее, чем я предполагал. Машинально я включил насос, прогнал воду по системе отопления и, сняв с крючка болтающееся там полотенце и окунув его в воду, стал успокаивать жжение на коже лица. Обжегся я не сильно, волдырей пока не было, но волосы на морде лица сгорели начисто, отчего в зеркале я был похож на инопланетянина. Каким-то чудом я за мгновение до вспышки успел закрыть глаза и это было очень кстати. Холодное влажное полотенце приходилось вращать в холодном воздухе и через каждые 2–3 минуты прикладывать его к лицу — так было терпимо. Караулка в тот вечер приперлась к полдесятому вечера. Я выглядел в свете фар весьма живописно — человек, размахивающий полотенцем и то и дело прикладывающий его к лицу. Полотенце нагревалось, приходилось снова крутить его над головой, охлаждая. Караульщики ржали как кони.