Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

Единственным неудобством было то, что в доме в изобилии водились крысы — здоровенные пасюки, которые не боялись ни Бога ни самого черта. В нашем присутствии они вылезать стеснялись, лишь топотали как слоны под настилом пола, в полостях стен и над головой, а в наше отсутствие уничтожали любую жратву, не запертую в тумбочке. Один раз я с удивлением обнаружил прогрызенную насквозь и выпотрошенную жестяную банку тушенки, которую я забыл убрать в тумбочку. В другой раз эти твари сожрали тюбик зубной пасты вместе с фольгой. Наш проект держался в строжайшей тайне, хотя многие со временем и догадывались о нашей тайне, принятые меры конспирации позволили не засветить «хату» до самого дембеля. Кстати, я подобрал тогда достойную смену из младшего призыва, представил ребят бабульке и надеюсь, что наша точка хорошо им послужила.

Лето практически вступило в свои права. Было тепло, летом служба не казалась такой занудной и однообразной, работать на бетонке было почти удовольствием, поэтому я старался как можно чаще бывать на полетах. Соответственно и насмотрелся всякого. Это лето было богато на всевозможные авиационные происшествия. Счет открыл СУ-17 третьей эскадрильи, которого при посадке сложились почему-то не вставшие на замки основные стойки шасси. Поднимая снопы искр, самолет протер о бетон свой подвесной топливный бак, но не загорелся. Подлетевшие пожарные машины тут же залили его пеной, летчик отделался легким испугом. Далее эстафету подхватил АН-12 Тушинской транспортной эскадры — эти ребята сели с горящим четвертым двигателем, зрелище весьма впечатляющее — остановившийся зафлюгированный винт и шлейф черного дыма, волочащийся за самолетом, прямо как в кино про войну. Следующей отличилась наша славная вторая эскадра — наш МиГ-29 произвел касание на заторможенные основные стойки шасси. Основные пневматики тут же лопнули и самолет сточил магниевые диски примерно на треть, пока не остановился. Опять-таки, обошлось без жертв и разрушений. Первая эскадрилья тоже не осталась в стороне — экипаж су-27 «спарки» произвел героическую посадку на одном двигателе — на втором сработал пожарный датчик.

Однако одно происшествие, точнее, катастрофа, которое случилось, если мне не изменяет память, 4 июня, заслуживает отдельного описания. Я как раз стоял дежурным по эскадре, и храпел свои законные 4 часа утром (ночью я, правда, тоже немилосердно дрых) когда меня разбудил помощник дежурного по полку и сообщил, что забирает у меня всех дневальных, как и весь свободный народ в казарме. Мне же придется самому стоять (точнее сидеть) на тумбочке ввиду исключительности обстоятельств. Когда я спросил его, что случилось, он поведал мне о том, что полчаса назад самолет третьей эскадрильи упал в лес за поселком Герцено. Пилот погиб.

Из каптерки вылез заспанный Гия, которого тут же загребли для той же надобности — разбирать обломки. Я никогда еще не был на «яме», черт меня дернул предложить Гие мое место на тумбочке в обмен на то, что я поеду вместо него. Гия с радостью согласился и я вместе с остальными получил ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и нас погрузили в кузов «Урала», который довез нас до места катастрофы.

Картина представилась глазам мрачная: на опушке леса на вершине дерева висел тормозной парашют, далее начиналась свежая просека, которая постепенно углублялась — в начале были срезаны только верхушки деревьев, в конце просеки деревья были изломаны и выворочены с корнем. Пахло гарью, керосином, в некоторых местах еще что-то дымилось. Поляна в конце просеки была усыпана искореженными до неузнаваемости обломками, в которых трудно было опознать части того, что еще недавно было штурмовиком СУ-25. Более менее сохранилась бронированная кабина, которая валялась отдельно, в некоторых приборах даже стекла остались целы, двигатели, находящиеся в бронированных гондолах тоже можно было опознать, более менее уцелели стойки шасси с пневматиками. Все остальное идентификации не поддавалось — это был разбросанный по всей поляне искореженный алюминиевый хлам, перемешанный с расщепленным деревом и свежевзрытой землей. Пушка ГШ-302 была завернута в бараний рог, я даже не поверил сперва своим глазам. По всему лесу был разбросан ее боекомплект, то и дело приходилось отлавливать очередного пацаненка, пытающегося утащить 30-миллиметровый патрон в качестве сувенира. Самолет упал на лес в перевернутом положении, вниз кабиной. Катапульта сработала то ли от удара, то ли пилот в последний момент успел рвануть держки. Думаю, он сознавал, что катапультирование в перевернутом положении с такой высоты — верная смерть. Но если бы он остался в кабине, его бы буквально размазало — возможно, в последний момент он подумал о людях, которым придется собирать его тело по частям, и значительно облегчил им работу. Тело было относительно целым, только без одной ноги. Ногу нашли неподалеку. Слава Богу, это случилось еще до моего приезда. Это был майор Кириллов, говорят, хороший мужик, хотя лично с ним мне общаться не довелось. На земле у него осталась жена и двое детей. Ему не хватило нескольких метров, чтобы при выполнении фигуры высшего пилотажа избежать столкновения с деревьями. Поговаривали о невыставленном на давление аэродрома барометрическом высотомере, но на самом деле я так и не узнал, что там накопала впоследствии комиссия.

Нас построили в цепь и мы двинулись вперед, прочесывая лес, квадрат за квадратом. Задачей был поиск боеприпасов, НАЗа, и фрагментов тела. Не пройдя и десяти метров я наткнулся на здоровенный шмат мяса с куском кожи, по которому уже ползали муравьи. Меня едва не вывернуло наизнанку от этого зрелища. Я сообщил о своей находке и ее забрали, упаковав в нумерованный полиэтиленовый пакет. Еще я нашел с дюжины две патронов к пушке, растресканный защитный шлем и контейнер от НАЗа, носимого аварийного запаса, уже кем-то выпотрошенный. Видимо, кто-то успел побывать на месте катастрофы раньше приезда поисково-спасательной группы. Да и сейчас вокруг места крушения как шакалы бродили какие-то старые пердуны в гражданском, с допотопным прибором радиационного контроля, все рвались замерить уровень радиации. Их уговаривали уйти, но они огрызались, и все старались прорваться через оцепление. Ушли они только тогда, когда один из них своей настойчивостью вывел из себя начальника оцепления и схлопотал наконец по роже. Неподалеку был пионерский лагерь, говорили, что пока он пустовал, видимо эти деятели были оттуда. Недавно прошел теплый летний дождик, вылезло солнце, в лесу щебетали птицы — это никак не вязалось с видом зрелища искореженной техники. Несколько часов мы бродили по лесу, собирая все, что могло представлять интерес для комиссии по расследованию, затем нас сменила другая группа. В этот день я просто не смог есть, и еще неделю от вида мяса меня мутило.