Иван Краско - Андрей Краско. Непохожий на артиста, больше чем артист

Два года я служил обычным рядовым, но все-таки возраст выручал, я был старше даже офицеров, не говоря уж о сопризывниках. Ротного своего был старше. Он, например, вечером мне говорит: «Почему не бриты, товарищ солдат?» — «Брился, — отвечаю, — но я обрастаю». — «А почему я не обрастаю?» — «Потому, наверное, что у вас не растет». Ну он же младше, у него и не растет…

Я довольно быстро выучился оформлять ленинские комнаты и так профессионально это делал, что скоро у меня уже свои подчиненные были. Я руководил художниками — выпускниками Мухи, из Львовского архитектурного! Главным образом проверял, чтобы не было ошибок, и чтобы использовались три краски: черная, белая и красная. В армии существенно единообразие. У нас сложился коллектив художников, мы оформили большое количество ленинских комнат, научившись так размещать плакаты, чтобы они были видны с любой точки… Это наука целая! Конфликтов у меня не было ни с кем — я в силу возраста быстро сориентировался, что в армии их стараются гасить на первом, низовом уровне, чтобы не доходило до начальства. Командир отделения боится взводного, взводный все прячет от ротного… Потом, если бы кто из офицеров и захотел на меня наорать, допустим, — я же сам писал плакаты о том, что офицер должен быть вежлив с солдатом, обращаться должен на «вы», без грубых слов… У меня все эти выписки из уставов были под рукой! Потом, я напрямую подчинялся начальнику политотдела дивизии. Никто не верил, конечно, что я могу ему пожаловаться, я и не стал бы, но все-таки он же сам нами распоряжался, художниками. Он полетит куда-нибудь с инспекцией, увидит, что ленинская комната плохая, и тут же нас туда отправляют на вертолете, подтягивать. Пик маразма, восемьдесят четвертый год. Армия была в этом смысле прекрасной школой гротеска, потому что боевой подготовкой почти не занимались. Ну занимались, наверное, в немногих специальных боевых частях, а в массе это был такой идиотизм, что сразу становилось ясно, куда все катится. Солдаты занимались максимально бессмысленными вещами вроде постоянной уборки, еще они устраивали весну — то есть водой из шланга расчищали плац от снега. А происходило все это при минусовой температуре, и из плаца мгновенно получался каток, и очень было увлекательно наблюдать строевую подготовку в условиях искусственной весны… Опять-таки насчет плаца: в другом месте он был неровный, во впадинах собирались лужи, и после каждого дождя защитников Родины гоняли с тряпками эти лужи убирать. Причем уровень идиотизма был обратно пропорционален званию: чем оно ниже, тем он выше. «Наверху» встречались нормальные люди, с которыми можно было говорить по-человечески. Однажды я концерт самодеятельности сделал. Его увидел генерал. Спрашивает замполита: «Кто сделал концерт?» Тот: «Й-йя!» Генерал ему запросто так: «Да я твой уровень знаю, давай того, кто концерт сделал». Привели меня. «Ну что, — генерал говорит, — отпуск?» Я отвечаю: «Конечно, отпуск, товарищ генерал, но если это будет решаться в части, этот отпуск замотают обязательно!» И он меня лично отправил.

Еще проблема с письмами была. У меня жена первая была полька, училась со мной в ЛГИТМиКе на одном курсе. А в Польше уже четыре года «Солидарность» вовсю воюет. И тут мне в армию письма идут польские, с иностранными марками. Хотели мне запретить ей отвечать, но я как-то сумел доказать абсурдность этой затеи… В общем, веселья много было.

Служил я в войсках ПВО и со всеми тамошними летчиками был одного возраста. Когда я приехал, в часть как раз привезли три фильма с моим участием. Так что эти летчики посмотрели их и пришли со мной знакомиться. Мы здорово подружились и стали на выходные уезжать из части в город: я ложился на заднее сиденье машины и проезжал незамеченным через КПП. А однажды мы уехали не в пятницу, а в четверг — и как-то упустили из виду, что в воскресенье — всесоюзные выборы. В общем, начальник меня хватился. А больше трех дней отсутствия в части стопроцентный дисбат. Мои друзья сильно за меня испугались. Но я-то законы знаю. Говорю им: спокойно, я вернусь во вторник. Они только за голову хватаются.

Короче, возвращаюсь во вторник — у начальника истерика: «Ты отсутствовал пять дней! В дисбат отправишься!» Я ему говорю: «Какие пять? Только два». Он рот раскрыл от такой наглости. А я: «Вы что, хотите сказать, что ваша часть проголосовала не полным составом?» Он как завопит: «Вон отсюда!!!» Но больше меня не трогал. Меня умудрились даже отпустить домой не в ноябре, как полагалось по срокам, а 31 декабря вечером. Посадили в поезд, а я через остановку вышел — и обратно в часть. Вот, думаю, сейчас завалюсь в клуб и такое им всем устрою! Они в ужасе: «Ну что еще?» А я говорю: «Не буду Новый год в поезде встречать, и все». Они меня на самолет сажать, а я им: «Но в магазины-то я не успеваю в Ленинграде». В общем, дали мне с собой на прощание еще и трехлитровый бидон спирта.

До 9-го класса я занимался спортивной гимнастикой. И как только понял, что из меня не получится даже чемпиона города, перестал и зарядку делать. И при этом лет до 25 спокойно крутил сальто.

Физическую форму я никак не поддерживаю, но думаю, что уже пора. О здоровье я начал думать, когда никакого здоровья уже нет. Выспался, хорошо покушал — и уже здоровье. Ну и выпил, конечно. Не сильно, а так, для аппетита, для настроения.

Спасает меня то, что болеть некогда. В этом году (имеется в виду 2004 год. — А. В .) меня увезли в больницу прямо со съемочной площадки. Открылась язва двенадцатиперстной кишки, возникло предынфарктное состояние. Сказался очень напряженный график съемок, к тому же меня уговорил Никита Высоцкий спеть на вечере памяти Владимира Семеновича, из-за чего я здорово переволновался. Я поначалу отказывался: «У меня нет слуха, я не пою!» В концерте же собрались актеры, которые поют один лучше другого: Харатьян, Безруков, Певцов, Домогаров… Ко всему прочему меня поставили первым номером: «Нам надо, чтобы ты задал атмосферу!» — и попросту вытолкали на сцену петь балладу Владимира Семеновича Высоцкого «Он не вернулся из боя». После концерта был назначен банкет, но мы с Мишей Пореченковым не остались, потому что торопились на съемки «Агента…». Помчались в аэропорт, прилетели в Питер и сразу попали на ночные съемки. А к утру меня на «скорой» отвезли в больницу. Благо, мне попалась прекрасный молодой доктор. В общем, с помощью доктора, лекарств, капельниц и прочего через пять дней меня вернули на съемочную площадку.

Вообще у мужчины всю жизнь только одна любимая женщина. Та, которую он любит в данный момент.

У меня после сериала «Агент национальной безопасности» имидж этакого раздолбая. Ничего не поделать, коль так люди воспринимают. Со своей женой Леной мы познакомились, когда она пришла в «Агента…» работать помощником режиссера. Занятно, что мама Лены, моя будущая теща, посмотрев несколько серий, полюбопытствовала: «А вот этот Краско и в жизни такой же придурочный?» На следующий день я пришел к ним в дом знакомиться…