Сергей Труфанов - Святой черт

«Старец» зорко следил из с. Покровского за моим поведением. И очень негодовал, видя, что я не только не «смиряюсь», но даже еще больше восстаю на «Божьего Помазанника».

Негодуя, он советовал царям принять по отношению ко мне весьма строгие меры. Он писал: «Миленькаи папа и мама! Илиодор с бесами подружился. Бунтует. А прежде такех монахов пороли. Цари так делали. Нонче смирите его, чтобы стража ему в зубы не смотрела. Вот бунтовщик. Григорий!» (Дневник Лохтиной.)

«Старческий» совет державные послушники не замедлили исполнить. В конце мая я, не зная, что есть приказ не выпускать меня даже и за ограду пустыни, вышел за монастырские ворота, чтобы опустить в почтовый ящик три письма, потому что никто из монахов и караульщиков не решался это сделать. А письма были очень важные… Не успел я дойти до ящика, как старший жандарм скомандовал стражнику: «Не пускай!»

Я шел, не обращая внимания.

- Ты что ж стоишь и не делаешь, что приказано?

Стражник бросился на меня и ударил в грудь. Я упал, стражник, намереваясь еще раз ударить, через меня упал на землю и разбил мне лицо сапогом.

Я, весь окровавленный и в пыли, поднялся и говорю: «Братцы! Да ведь так же нельзя!»

- Так точно, нельзя, ваше благословение!

- Ведь я же все-таки священник.

- Так точно, священник, ваше благословение!

- Зачем же вы меня ни за что бьете?

- Так точно, ни за что…

- Вот и бить не надо.

- Так точно, не надо, но приказано, - говорил младший.

- Ты, подлец, не рассказывай, - закричал на проговорившегося старший.

- Почему же? - спросил я, удивляясь.

- А потому что, значит, не велено говорить, что здесь делается! - Идите в монастырь!..

Я пошел, письма положил в карман. После, в 1913 году, из дневников Лохтиной, я узнал, кто и когда приказывал меня бить.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами.

Увещеватели приходили к дверям моей кельи и, несолоно хлебавши, уходили…

А «старец» работал. Работал не только над усмирением меня, но и над усмирением моих духовных детей, которые, расставшись со мною 8-го января 1912 года, скорбели обо мне и, как люди простые, только и находили себе небольшое утешение в молитве в монастырском храме… Они молились Царице Небесной, чтобы она разогнала «старцеву компанию» и вернула бы к ним их «дорогого батюшку». Но компания оказалась сильнее Владычицы мира. Последняя не могла побороть даже одного «блаженного праведника»…

«Старцу» не нравились молитвы илиодоровцев, потому что они поддерживали неприятный для него шум вокруг его имени. Для преследования их, илиодоровцев, он назначил трех жестких, неверующих, духовных лиц: священника Строкова, которого Гермоген всегда звал Макбетом, иеромонаха Иринарха и безобразного по телу, а еще более по душе - епископа Алексея. Чтобы вызвать у них особенное усердие в разрушении моего монастыря и разгоне объединенного народа, он через Синод дал Строкову сан протоиерея, Иринарху - сан архимандрита, а Алексею - самостоятельную кафедру.

Из Флорищевой пустыни я послал Алексею телеграмму: «Владыка! Покройте своею мантиею гонимых распутинцами бедных людей, защитите их. Иеромонах Илиодор».

Алексей ответил: «Оставить просьбу иеромонаха Илиодора без последствий». И в то же время по приказанию Распутинского Синода, давал распоряжение, одно другого отвратительнее, о смирении неспокойных илиодоровцев.

Подкупленные религиозные проходимцы и обманщики старались вовсю. Обер-секретарь Мудролюбов, присланный, по распоряжению Синода, для расследования моей деятельности в Царицыне, вместе со Строковым и Иринархом, попьянствовавши, не нашедши за мною ничего худого, взял из канцелярии полицмейстера «квач», торжественно победный трофей моей «позорной» деятельности, повез в Петербург, принес его на заседание Синода, и, конечно, по велению Духа Святого, гадкий, ничтожный «квач» был положен на хранение в Синодальный архив.

Цари, Синод, а особенно «старец», были очень удручены, что ревизия моей деятельности, предпринятая исключительно для того, чтобы чрез нее как-нибудь скомпрометировать меня перед обществом, нашла только «квач», к которому, по справедливости, я не имел никакого отношения, потому что этим «квачем», во время Саровского паломничества, мазали лицо шутливому газетному сотруднику в Саратове какие-то озорники без моего ведома, а тем более позволения…

Мои почитатели продолжали молиться и надеяться, что вот-вот цари образумятся и откроют мне дорогу из Флорищевой в Царицын.

Но цари, наставляемые «старцем», все более и более безумели…

«Старец» писал царям из Покровского: «Миленькаи папа и мама! Илиодор их научил бунтовать. Вы не смотрите на его баб. Молитва их бесам. Надо приказать похлеще поучить этих баб. Тогда они забудут бунтовщика. И сами смирятся. Григорий». (Дневники Лохтиной.)

Вскоре после этого письма в Царицыне было совершено величайшее, невероятное злодеяние.

23-го сентября мои почитатели собрались в монастырский храм и пели Владычице мира молебен «Радуйся Заступница усердная рода Христианского!»

В храм явился протоиерей Строков с приставом Василием Броницким, и имея точные инструкции из Петербурга - от Синода и министров, - дал распоряжение полиции выгнать народ из храма.

26 городовых во главе с приставом со страшными ругательствами, в шапках, обнаживши шашки, начали истязать народ: таскали бедных женщин и девушек по храму, вырывали волосы, выбивали зубы, рвали на них платье, били по лицу и даже оскорбляли шашками девическую стыдливость самым невероятным образом…

Через 2 часа богомольцы были изгнаны из храма… Пол храма представлял собою поле битвы. Везде виднелась кровь, валялась порванная одежда и лежали девушки и женщины в обморочном состоянии.

Многих полицейские увели в тюрьму, где несчастные люди томятся и до сего дня!

Получивши об этом злодеянии подробные известия, я написал Коковцеву, Макарову, Саблеру, Даманскому, саратовскому губернатору Стремоухову, его помощнику Боярскому и царицынскому полицеймейстеру Василевскому резкие письма.

В письмах тех я проклинал их всех именем Божием за то, что они, будучи христианами, да еще православными, дерзнули допустить избиение детей Божиих у Престола Праведного Бога и тогда, когда больные сердцем и истерзанные телом люди обращались с молитвами к Владычице мира. А Саблеру, кроме проклятия, прибавил еще: «Ты, как дьяволу, поклонился до земли развратному хлысту - Гришке Распутину… Предатель и богоотступник! Твоими грязными руками не святейшее кормило Невесты Христовой - Церкви Божией держать, а чертям в аду сапоги чистить. Говорю это по долгу священства! Илиодор».

Не знаю, что делали с этими письмами перечисленные господа, но Саблер носил свое проклятие, по рассказу О. В. Лохтиной во Флорищевой пустыни, к царям, и цари, прочитав «письмо мое Владимиру Карловичу, очень рассердились па меня».