Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

В старом 38-м номере я прочел прелестную рецензию О. Коростылева на книжку профессора Агоносова «Литература русского зарубежья». Это огромный том в 500 страниц. Я уже давно не читал ничего столь уничижительного. После такой критики надо собирать ученый совет и снимать с человека звание. С чувством глубокого удовлетворения позвонил Ю.И. Минералову и зачитал избранные цитаты. Теперь переношу их в дневник. Делаю это еще и оттого, что в свое время любезный профессор проехался по двум аспирантам, делавшим доклады о моих работах.

«Дружелюбный джентльмен М. Осоргин предстал «анархистом и ярым антисоветчиком. А жена Синявского Мария Розанова, как выяснилось, родная дочь того самого Василия Васильевича Розанова, что скончалась в 1919 г. А ведь по виду никак не скажешь, что ей под девяносто!»

«Есть все же какой-то уровень числа погрешностей, превышение которого переводит книгу в новое качество. В данном случае любые максимальные нормы превзойдены в разы, в масштабах прямо-таки космических».

«Много несуразного было в советской системе книгоиздания, однако же и положительные стороны были. Учебник с таким количеством неточностей и явно неверной информации вряд ли мог бы не только дойти до магазинных полок, но и пройти рассмотрение высших инстанций. О том, что разрушен этот аппарат, сама система предварительной оценки учебных изданий, стоит только пожалеть. И повздыхать о тех временах — прошлых или будущих — когда учитель может взять в руки учебник без недоверия и опаски».

Теперь по времени поднимемся вверх. Днем встречался с дирекцией Стружских вечеров в Македонии. Встреча проходила по инициативе Минкульта. Вся приехавшая ко мне тройка — люди немолодые. Уходят последние люди, которые еще владеют русской культурой. Напоил коллег чаем, и разошлись, взаимно довольные друг другом.

В музее Ермоловой был на маленьком спектакле по «Бесам» Достоевского. Мне было интересно.

19 марта, воскресенье. Возможно, что для дневника я уже иссяк. Пишу с неохотой, скорее принуждая себя, нежели с удовольствием. Подчиняясь, скорее, рациональной необходимости — я действительно много вижу и многое замечаю, — эмоциональной волне. Скорее, из честолюбия, чем по собственной спокойной воле.

День прошел бестолково и трудно. Хорошо, что с утра написал отрывочек для газеты, который пойдет, как обычно, ниже. К одиннадцати заехал Федя, и мы с ним отправились на Пятницкую, где в прямом эфире Виктор Калугин час интервьюировал меня для «Народного радио». Сама передача и интервью были плоскими, я говорил довольно затертые для меня слова. Интересным было только то, что когда я как-то очень обтекаемо дал отпор некой прорвавшейся по телефону гражданке — она говорила, что советский строй убил Мандельштама, мучил Пастернака, довел до самоубийства Цветаеву, при советском строе сидел Шаламов, когда я очень деликатно стал говорить об издержках каждого времени и вспомнил Генриха VIII и его канцлера Томаса Мора, — то целую отповедь этой даме дал другой радиослушатель. Он сказал, что при этом строе они стали поэтами и писателями и при этом же строе стали сомневаться и начали быть строем недовольны. Сказал дорогой товарищ все это убедительно и весомо.

Вторым любопытным моментом оказалась статья в февральском номере журнала «Москва» Наташи Ярцевой, с которой я вместе работал. Статья называется «На развалинах радиоимперии». Здесь много интересного, а главное, есть попытка и сформулировать, и сохранить из былого. Много для меня дорогих имен. В частности, Зои Николаевны Люстровой, Лиды Кирпичовой, Сони Давлекамовой. Эти люди многому меня в свое время научили. Вспомнила Наташа Бориса Дубинина и наверняка специально выпустила имя Эмиля Григорьевича Верника — отца двух московских плейбоев Верников. Я выписываю кусочек, касающийся меня.

«В 70-е годы литдрамой заведовал будущий известный писатель, а тогда просто весьма энергичный молодой человек, очень успешно делающий карьеру, — Сергей Есин. Его кипучий темперамент сотворил в редакции мини-перестройку, но с тоталитарным уклоном: он переворошил множество старых записей, вытаскивая на свет пылившиеся «в запасниках» шедевры (как, например, потрясающее чтение А. Твардовским своей поэмы «Дом у дороги»), часть классики вообще переписал заново с современными мастерами, не боясь парадоксальных сочетаний. Так, Михаил Царев читал Пастернака, Вячеслав Тихонов — Брюсова, Анатолий Папанов — Тютчева (это была его творческая заявка), Иннокентий Смоктуновский — пушкинского «Евгения Онегина». Именно в это время ведущее место в программах редакции заняла рубрика «Писатели у микрофона», доставлявшая много хлопот и сотрудникам, и начальству: столько было различных идеологических табу, предписаний и прочего!

Конечно, по прошествии лет многое видится в некоей голубой дымке, смягчающей жесткие и грубые контуры. Но все же как не сказать о том, что даже Есину, с его энергией, не удалось «пробить», например, чтения по роману А. Н. Толстого «Петр Первый»…»

Потом, после радио, был в общежитии. Там грязь и кажется не все в порядке с законом. С этим буду разбираться завтра. Уже созревает план некой структурной перестройки и кадровых изменений. Может быть, есть смысл сделать все почти так же, как в гостинице. Лыгарев выдыхается и перестает за всем следить, занимаясь только собою.

Вечером был В.А. Симакин, говорили с ним о театре и жизни. Завтра у В.С. день рождения.

С большим трудом пишу очередную инвективу для «Труда»:

« Родное телевидение с немыслимым воодушевлением создает мыльную оперу под названием «Выборы президента». Как и всегда бывает в драматическом произведении, узлами сюжета становятся особенно интенсивные события, которые мы в святом просторечии называем скандалами. Но, к сожалению, скандалов так много, что мы прекращаем обращать на них внимание. Скандал как норма политической жизни. Особыми затейниками здесь выступают лидеры партий, да и само телевидение, привлекая тех или иных лиц, не дремлет. То Зюганов объявит, что в Дагестане и в Башкирии у него на прошлых выборах украли огромное количество голосов, а то на всех обрушат, что тот знаменитый референдум, где мы все должны были говорить «Да-да-нет-да!» целиком был сфальсифицирован, а все архивы уничтожены. А сколько любопытного говорит Скуратов о кремлевской камарилье, ассистируемый собственной женой, что придавало его высказываниям особую пикантность. А как интересно рассуждает Альфред Кох, что ты, дескать, сам виноват: поверил телевидению и во время приватизации бегал по митингам и читал газеты вместо того, чтобы воровать! Если ты небогатый, то чего же ты такой умный? Но иногда, к сожалению, в эту детективно-мыльную оперу вторгаются и чуждые мотивы. Это понятно, классика так обильна, а человеческое воображение исчерпаемо. Удержаться и не подворовать здесь трудно. Вот раздались чарующие звуки цыганской музыки. Путин встречался со своей учительницей, с ивановскими ткачихами, с солдатами на передовой, с рабочими на подмосковном заводе, а вот теперь, значит, приехал в табор? А вот и нет! Цыгане-то поют «К нам приехал, к нам приехал Владимир… Вольфович дорогой»! Слушать надо и смотреть. Потому что прелестную сценку показало телевидение. Песня, чарка, сердечность. Вот только драматургия знакомая. Лев Толстой, «Живой труп».