Борис Горбатов - Дорога на Берлин

Они восторженно встречают советских воинов.

Кричат.

Аплодируют.

Музыканты ударили в барабан.

Они искренни, все эти оскорбленные и униженные Гитлером люди, освобожденные сейчас Красной Армией.

Они впервые видят советских воинов.

Кончились страшные дни бомбежек, голодовки, немецкого произвола.

Они кричат об этом радостно и восторженно.

Ничего нельзя разобрать. Только отдельные слова: "Красная Армия", "Спасибо", "Ура", "Славяне"...

Оглушенные и смущенные стоят Савка и Слюсарев.

На шум вдруг приходят французы.

Они все с красными галстуками. Выстраиваются в дверях, подымают кулаки, кричат: "Рот Фронт! Виват!" - и бросаются к русским.

Мадмуазель Жоржетта, хорошенькая танцовщица, целует Слюсарева.

Французы ставят на стол три бутылки бордо.

Наливают вино в стаканы.

Один из них, пламенный брюнет, произносит речь.

Ее не понимают присутствующие, но слова "Россия", "Совета" понятны всем - и "Виват! Ура! Хвала! Слава!" покрывают слова оратора.

Слюсарев смущенно говорит Савке:

- Ой, зазнаемся мы с тобой, парень! Лопнем от гордости. Гляди, как встречают!

Вдруг смолкают крики. И Слюсарев понимает, что теперь он должен сказать спич.

Он нерешительно берет стакан с вином.

- Товарищи артисты! - говорит он негромко. - Спасибо вам, конечно, за доброе слово. Мы с товарищем моим от лица всех советских воинов благодарны. Хоть вы, конечно, преувеличили нашу роль. Но мы делали что могли. Как нам велел советский народ.

Снова овация, снова крики и аплодисменты.

- Так! - продолжает Слюсарев. - Гнали мы Гитлера от самого Дона и догнали его до Шпрее. С тем и в Европу пришли. Ну что ж! Мы свой долг исполняем. Потом уйдем. Горькая у вас Европа, как я погляжу. Ну, это ваше дело. Я в это встревать не буду. Помещения тут чистые, хорошие, а культуры мало. Не видал я книг по квартирам. Не любят тут, видать, книгу. А мы любим. У меня у самого хоть небольшая, а есть библиотечка... по книжонке собирал. Но это я к слову, потому что мы, советские люди, любим культуру и искусство, хотя бы и цирк. И я с товарищем моим рады, что штыками нашими дали мы свободу и вам, товарищи артисты всей Европы. А там - ваше дело. Извините, если не так сказал. - Он поднял свой стакан и зычно, по-солдатски, закончил: - Да здравствует человечество!

...Слюсарев и Савка выходят со двора.

Чех с обвислыми усами провожает их до машины. У него в руках все еще краюха слюсаревского хлеба.

Они останавливаются у "виллиса".

К ним вдруг подходит какой-то толстяк в клетчатом пиджаке и котелке.

Он приподымает котелок, церемонно раскланивается, потом достает из бокового кармана бумажник, а оттуда паспорт и какую-то бумагу. Все это он протягивает Слюсареву.

Чех равнодушно смотрит, жует свои усы.

Слюсарев недоуменно берет бумаги.

Читает про себя... и вдруг хохочет.

Савка смотрит на него удивленно, человек в котелке - испуганно.

Чех уныло жует усы.

- Это когда же вам выдали, господин? - спрашивает, наконец, Слюсарев, показывая бумагу.

Человек в котелке что-то быстро говорит по-немецки.

Чех переводит:

- Он говорит: эта бумага выдана год назад.

- Ну и предусмотрительный же народ! Ну и далекого ж прицела люди! покрутил головою Слюсарев. - Одно слово - нейтралы! - И он объясняет Савке, протягивая бумагу: - Год назад выдано... на русском языке... швейцарским консулом... с просьбой к русским властям оказывать этому господину содействие. Ну и ловкие ж люди!

- Гитлер - капут! - вдруг гордо произносит швейцарец и подымает над головой руку, сжатую в кулак.

- Капут? Ишь храбро как говорит! - усмехнулся Слюсарев. - А небось позавчера кричал "Хайль Гитлер"? Ох вы, нейтралы!.. Кто он такой? спрашивает он у чеха.

- Артист. Имеет танцевальный номер.

- Танцор? Этот? - Савка с удивлением рассматривает толстяка.

- Нет, он не танцует. Он имеет номер. Труппу.

- А-а?.. Подрядчик, значит...

- Чего же он хочет от нас? - спрашивает Слюсарев.

Чех обращается к швейцарцу, тот отвечает. Чех переводит:

- Он хочет знать: это ваша машина?

- Это вот его машина, - показывает Слюсарев на Савку.

- Моя. Ну тай що? - подтверждает Савка.

Толстяк подходит ближе к машине, хлопает ее ладонью по кузову.

- Он хочет купить эту машину, - невозмутимо переводит чех.

- Купить?.. - расхохотался Савка.

Чех пожимает плечами.

- А на что ему? - спрашивает Слюсарев.

- Ему надо. Он хочет уехать отсюда.

- Ото так! - смеется Савка. - Ото купец!

- Ну что ж, поторгуйся с ним! - усмехнулся Слюсарев.

- А гроши у него есть? - спрашивает Савка.

- Он говорит, что есть. Любая валюта.

- Так. А сколько ж он даст за машину?

Чех переводит. Толстяк оживляется. Котелок съехал на затылок. Размахивая руками, швейцарец что-то говорит.

- Он спрашивает вашу цену! - невозмутимо отвечает чех.

- Говори цену, Савка! - усмехается Слюсарев.

- Та он що, сказывся? Он это всерьез?

Чех переводит швейцарцу, потом, жуя усы, отвечает:

- Конечно. Он говорит: он деловой человек.

- Так это ж казенная машина... военная... Як же я могу продать?

- Он говорит, что понимает это, - бесстрастно переводит чех. - Он говорит: он даст поэтому больше.

Савка вдруг свирепеет.

- Постой, постой!

Толстяк подходит к Савке, что-то быстро говорит ему горячим шепотом, потом вдруг вытаскивает толстый бумажник, а оттуда целую пачку разноцветных денег. Он сует их Савке, шепча:

- Доллары... франки. А? Кроны, марки... Найн, найн, не дойче марка... Дойчемарк, тьфу, - он плюет. - Марка - капут! Но стерлинги, доллары, лиры, а? Руссишен гелд? - он хочет соблазнить Савку. Он шелестит новенькими бумажонками, сует их ему...

Савка сердито отталкивает его.

- От черт! Да ты ему объясни, - говорит он чеху. - Не имею я права казенную машину продавать. Не моя она - государственная.

Чех невозмутимо переводит.

Толстяк смеется, хлопает себя по ляжкам.

- Он говорит: все можно купить и продать, - переводит чех. - А почему нет? Все торгуют. Немецкие солдаты даже пулеметы продавали.

- Все можно продать! - говорит по-немецки швейцарец и сует Савке деньги.

- Все можно продать? - рассвирепел Савка. - Да не всех можно купить! Это вы тут всю Европу продали Гитлеру. А русского человека, скажи ты ему, русского человека купить нельзя. Убери свои деньги, черт! Плевать я на них хотел! Я сам миллионер!.. Отойди от машины. Садись, дядя Иван! Будь они прокляты, чертовы торгаши!

Он садится в машину. Слюсарев, посмеиваясь, за ним. "Виллис" трогается.

Толстяк-швейцарец закричал что-то и побежал за машиной. Потом отстал.

А чех рассмеялся в усы, отломил кусок хлеба...

Жует и машет шляпой вслед русским солдатам.

...Бежит по улицам Германии "виллис"...

Мчатся машины...

Ракеты... Снаряды, "катюши"...

Опять наступление...