Борис Горбатов - Дорога на Берлин

Дамба, развороченная снарядами.

Песок, грязь, кровь, убитые лошади, тракторные колеи, лесные пожары, гарь, дороги, забитые машинами, горящие танки, войска...

И на фоне всего этого - солдат Иван Слюсарев, с лицом счастливым и усталым, - пот на лбу, кровь на подбородке, грязь дорог, соль походов, запах пороха на гимнастерке.

Победитель и освободитель, он идет с винтовкою за плечами, - и навстречу ему, из всех щелей взятого города, выходят люди, бегут по улицам, растекаются по дорогам.

Великое множество людей.

Разноязычное, разноплеменное, исстрадавшееся и освобожденное человечество.

Вавилон в городке Альт-Ландсберг за Одером.

Проходят французы, поляки, югославы. Американские и английские солдаты. Болгарин из концлагеря. Девчата с Волыни. Голландцы. Итальянцы. Чехи.

Сбит красноармейским прикладом замок с дверей европейской тюрьмы Германии. Распахнуты двери тюрем.

Вчерашние узники, невольники, пленники, рабы идут по всем дорогам - на Восток!

- Освобожденные! - говорит Слюсарев молоденькому солдатику Пете, шагающему рядом с ним. - А кем, кем освобожденные? Нами с тобой, товарищ. Ты чувствуй.

- Я чувствую... - торопливо отвечает Петя, а глаза его жадно разбегаются по толпе. - Ой, дядя Иван! Французы!

- Ну что же! - отвечает спокойно Слюсарев. - И французы... Французов немец тоже... того...

- А это кто же?

Проходит странное семейство: отец в котелке, жена в старомодном пышном и рваном платье, юноша с густыми бакенбардами и почему-то в цилиндре... дети... На рукавах у всех повязки с надписью химическим карандашом.

- Голлано, - читает Петя. - Голландцы, дядя Иван, а?

- А что ж! Может быть, и голландцы. Голландцев немец тоже... того...

- Ой, а это индийцы! Ей-богу, индийцы, дядя Иван!

Индус из Бомбея и индус из Калькутты, оба в английской военной форме и с чалмами, проходят мимо.

- Ишь ты, индийцы... - улыбается Слюсарев. - Вот, Петя, чувствуй, освободили мы индийцев. Потом дома, в деревне, расскажешь.

- Теперь бы еще негра, дядя Иван, а? Для полного комплекта! - мечтает Петя и вдруг кричит: - Дядя Иван! Негр! - И он даже замер в восторге.

Приветственно взмахивая черным кулаком и улыбаясь, проходит мулат из сенегальской пехоты.

Петя провожает его восторженным взглядом.

- А про это... - тихо говорит он, - в деревне и не поверят!..

Оно проходит, это освобожденное Слюсаревыми человечество, шумно радуясь свободе и жизни.

Они идут пешком...

Катят на велосипедах...

Собираются в большие и многонациональные обозы...

Едут в крытых фургонах...

В извозчичьих фаэтонах с фонарями...

В старинных свадебных каретах...

Два хохочущих француза едут... на катафалке и пьяно поют марсельезу.

Черный катафалк проплывает через толпу...

Все, на чем можно ехать, двигаться, везти свой небогатый скарб, - все использовано.

Идет женщина с детской коляской, но в коляске не ребенок, а чемоданчик.

Пьяные американские солдаты волокут бечевою... гроб.

В гробу (из разбитого немецкого бюро похоронных процессий)... огромное множество бутылок.

...Шумно проходят освобожденные люди.

На перекрестке, прислонившись спиной к столбу, стоит корреспондент Автономов и жадно записывает в блокнот все, что видит.

По привычке он бормочет про себя:

- На дорогах Германии сейчас невозможно встретить человека без национального знака. Освобожденные люди гордо утверждают свою национальность. Они не хотят, чтобы их принимали за фашистов.

А мимо него проходит и проносится толпа...

Национальные флаги полощутся над обозами. Флаги над домами.

Флаги на фургонах.

Флажки на велосипедах... в дугах и даже в гривах лошадей...

Американский солдат нашил на шинель, на спину большое звездное американское знамя.

Французы идут колонной, несут впереди свой трехцветный флаг.

Чудом уцелевшие евреи - их единицы - носят знаки, которыми их клеймили немцы (желтая повязка с шестиугольной звездой) - клеймо мученичества...

"Горькая ирония судьбы, - записывает Автономов. - Теперь немцы завидуют евреям".

Только одна национальность в побежденной Германии не подымает своих национальных флагов - сами немцы.

Они высовывают из своих окон белые тряпки, полотенца, простыни - знак капитуляции.

Они носят белые повязки - знак смирения, мольба о пощаде.

Им никто этого не предписывал, - они сделали это сами.

"Отныне вот он, фашистский флаг - капитуляция", - записывает Автономов.

А мимо Автономова все проходят и проходят люди.

Пожилые датчане с портфелями и рюкзаками...

Английские солдаты навеселе. Хриплыми голосами поют они "Типеррери".

Американцы из парашютных войск.

Француз-математик в роговых очках и ботинках, подвязанных бечевкой...

К Автономову подходит Иван Слюсарев.

- Здравия желаю, товарищ корреспондент! - рапортует он. - Записываете?

- Записывать не успеваю! - усмехается Автономов. - Интересно, а? - Он показывает блокнотом на толпу.

- Ничего, - сдержанно отвечает Слюсарев и откашливается в кулак. Извиняюсь, спросить хотел, а вы иностранные языки знаете?

- Нет. Не знаю.

- Да. Жаль.

- А что? Поговорить хочется?

- Как же!

Слюсарев долго смотрит на толпу, проплывающую мимо.

- Вавилон. Чисто Вавилон! - говорит он. - Смешение языков! Вздохнул. - А поговорить с ними надо!

Проходит мимо группа американских солдат. Увидев русских военных, они приветственно машут пилотками.

Подходят.

И один из них, молодой, краснощекий, словно он не из плена, а с курорта, говорит на ломаном русском языке, улыбаясь при этом во весь рот:

- Дравствуй! Русский. Ура. Спасибо.

- Здравствуй, здравствуй! - обрадовался Слюсарев. - Понимаешь по-русски-то?

- Мало-мало. Не хорошо. Мой батька был украина... Польтава. А? Хорошо?

- Очень хорошо! А вы что же, тоже полтавские?

- Но, но... Я не Польтава! I was born in Лос-Анджелес. Я пришел на свет в Лос-Анджелес... Калифорния. I have a mather... маму... Я имею девойку там. Я иду жениться.

- А! Невесту, значит, имеешь? Хорошо!

- Хорошо? - смеется американец.

- Хорошо. Вери гуд, - отвечает убежденно Слюсарев. - Небось соскучилась по тебе твой девойка. А? Хорошая у тебя невеста-то?

- О да. She have. Она имеет... как это? A shop... Она торгует мало-мало... делает деньги...

- Ишь ты, капиталистка, значит. Как же зовут твою девойку?

- Энибелл.

- А тебя как же?

- Микаэл Когут.

- Как, как? Михаил Когут? - удивился Автономов.

- О, yes! Михаил Когут.

- Американец Михаил Когут! - захохотал корреспондент.

И американские солдаты, ничего не поняв, захохотали тоже.

- Это - корреспондент, - представил Слюсарев Автономова. - Русский военный корреспондент. Он всю войну с нами.

- О, корреспондент! Хэлло, мистер!..

Американцы наперебой протягивают ему руки.

- Куда ж вы идете сейчас? - спрашивает Автономов Когута.