Николай Павленко - Меншиков

Верх одержали сторонники Петра, и, совершенно очевидно, всех, кто поддерживал Софью в ее притязании на власть, ожидала опала. Не составил исключения и Толстой, выдворенный из столицы в Устюг Великий, чтобы там, вдали от центра политической жизни, тянуть лямку воеводы.

Незаурядные дарования Толстого не остались незамеченными Петром, и он нашел им достойное применение. После поездки Петра Андреевича в Италию, где он, уже будучи дедом, наряду с юнцами овладевал азами военно-морских премудростей, в карьере его начался новый этап – он медленно стал продвигаться в ряды вельмож. Медленно потому, что царь хорошо знал, что Толстой был приверженцем Софьи и Милославских и добровольно отправился изучать военно-морское дело не ради любви к морю и кораблестроению, а чтобы угодить ему, царю.

Петр использовал способности Толстого не в военно-морском деле, а на дипломатическом поприще – в 1702 году он отправил его послом в Османскую империю. Петр Андреевич провел в Стамбуле двенадцать томительных лет, умело представляя интересы России перед султанским двором. Главное, чего он достиг, – ему удалось предотвратить нападение Порты в самый трудный для страны момент, когда Карл XII, находясь на Украине, осаждал Полтаву. Тогда шведам и османам ничего не стоило объединенными усилиями разгромить Россию.

Сближение между Толстым и Меншиковым произошло после 1714 года, по возвращении Петра Андреевича из Стамбула в Петербург.

Первые письма Толстого к Меншикову датированы 1716 годом, когда Толстой сопровождал царя в заграничной поездке. Уже тогда в переписке улавливаются близкие отношения между ними. И если дружба с Шереметевым складывалась в годы расцвета фавора Александра Даниловича, его наибольшей близости царю, то приятельские отношения с Толстым относятся к годам падения влияния Меншикова, когда Александру Даниловичу самому приходилось искать заступничества и он искал его у людей, чье влияние при дворе возрастало. Толстой как раз и принадлежал к таким людям.

Что за услуги оказывал Меншиков Толстому, неизвестно. Но ими тот пользовался довольно часто, ибо то и дело благодарил светлейшего. «Премного… благодарствую за высокую вашей светлости милость к домашним моим», – писал Толстой в 1716 году, а в 1717 году из Парижа благодарил «за прочие милостивые к дому моему призрения». В 1719-м из Берлина изъявлял благодарность за «обещание о содержании в милости своей домашних моих».

В других случаях Толстой просил оказать внимание, но в чем оно состояло – неясно: «О чем будет просить сын мой Иван, благоволи показать в том милость и великое споможение»; в другой раз он просил «содержать во своей милости сына моего Ивана, как мне изволили милостиво обещать». Лишь однажды просьба была конкретной: взрыв порохового погреба в Петербурге разрушил дом Толстого, и Петр Андреевич просил петербургского губернатора помочь восстановить дом: «… дать мне работников для собрания разметанного двора моего». [364] РГАДА, ф. 198, д. 963, л. 2, 13, 25, 43, 45, 153, 155, 159. Одна просьба принадлежит к числу исключительных. С ней Толстой обратился из Вены, где находился проездом в связи с делом царевича Алексея.

Петр Андреевич не без основания считал, что его усердие, приложенное к возвращению царевича на родину, далеко не все в России оценят одинаково. Рвение Толстого в одних кругах вызывало одобрение, в других – осуждение и, быть может, желание выразить ему свое нерасположение какой-либо враждебной акцией. 21 августа 1717 года он отправил из Вены письмо, в котором наряду с обычной просьбой «содержать меня в высокой своей милости» имеется просьба защитить его от нападок недоброжелателей: «… в прибытии его царского величества в С.-Питербурх милостиво меня охранить, ежели кто из немилостивых ко мне похочет мене чем вредить».

Участие Меншикова и Толстого в деле царевича Алексея, несомненно, скрепило их отношения более тесными узами. После гибели царевича летом 1718 года наступила пора наибольшей близости: Толстой без риска вызвать раздражение обращался к Меншикову с ходатайствами не только за себя и своих родственников, но и приятелей и даже знакомых. В архиве сохранилось несколько исключительных по ценности цидулок, передающих с поразительной непосредственностью и яркостью дух времени:

«Прошу вашу светлость о сем листоподавце, сотвори к нему милость в прошении ево, понеже отец ево – приятель мне – и убедил меня просить об нем вашу светлость». Еще более выразительна другая цидулка, полученная Меншиковым в том же 1718 году. В ней Толстой обратился к Меншикову за конкретной «милостью», чтобы тот пристроил «листоподавца» на доходное место провиантмейстера. «Понеже, – мотивировал свою просьбу Петр Андреевич, – того чина достоин». Основание прежнее: «… понеже отец ево мне добрый приятель и свойственник». Доверительные отношения с Меншиковым сподобили Толстого «дерзновением просить» за Наума Чоглокова, «чтоб благоволил ево принять милостиво и иметь в своей протекции». Причина та же: Чоглоков «из давнего времени был при брате моем Иване Андреевиче, и мне приятель». Лишь единственный раз Толстой обосновал свое обращение за протекцией не приятельскими или родственными отношениями с «листоподавцем», а его способностями и навыками. Толстой рекомендовал Меншикову некоего Корецкого и просил содержать его в своей милости, «понеже человек добрый и зело умной». [365] Там же, л. 60, 103, 106, 161, 164.

Чем мог услужить Толстой Меншикову, какими возможностями он располагал, чтобы не чувствовать себя обязанным фавориту и таким образом сохранить свою независимость? Таких возможностей у Петра Андреевича было немало, и Александр Данилович с выгодой для себя ими пользовался.

Князь – человек дела и поэтому рассчитывал на помощь Толстого в делах, более всего волновавших его. В конечном счете Меншиков в своих ожиданиях не ошибся – он получил множество писем Толстого, в которых тот извещал, что выполнил его поручение. 5 ноября 1716 года Толстой отправил известие из Шверина о своем ходатайстве перед Екатериной, чтобы та «милостиво к вашей светлости изволила спомоществовать». Предметом разговора с царицей скорее всего были долги Меншикова казне. Посредническую роль Толстой исполнял еще раз. Князь прислал ему письмо с перечнем работ, выполненных им за время отсутствия в столице царской четы, и просил прочесть его царице. Петр Андреевич выполнил поручение и тут же поделился произведенным впечатлением не только на царицу, но и царя: «Могу вашу светлость уверить, что во всех делах труды и управление вашей светлости его царскому величеству и государыне царице зело угодны».

При случае Толстой готов был предупредить князя о грозившей тому опасности, например о попытке Речи Посполитой лишить его земельных владений. Польский посол накануне своего отъезда из России предъявил претензии на маетности светлейшего в Речи Посполитой. Толстой, участвовавший в конференциях, поспешил известить князя: «Оной посол прилежно упоминал о чине и маетностях польских вашей светлости, о чем хотя и много спорено, однако ж видится, что король и Речь Посполитая намерены нечто противное делать как о чине, так и о маетностях вашей светлости».