Евгений Адлер - Земля и небо. Записки авиаконструктора

— Ну, ладно, — говорю я Леве, — это ремонт. А что новенького?

— Тут на днях, откуда ни возьмись, появился АэС, попросил меня набросать легкий пассажирский самолетик с двумя моторчиками М-11. Я прикинул, а он больше не появлялся.

Шехтер достал свернутый в трубку ватман и показал чертеж.

— Интересно. А как же он разбирается?

— Нос фюзеляжа крепится на шурупах к средней части, которая намертво присоединяется к сквозному неразъемному крылу на клею и гвоздях, а хвост деревянной ферменной конструкции крепится к той же средней части на четырех болтах.

— Сколько человек вмещается?

— Спереди — пилот и механик, сзади, на диванчике — трое, да на откидных сидениях еще двое, всего семеро.

— А груз?

— Без пассажиров можно будет грузить 500 кг. Пассажиры, если все места используются, смогут взять на всех только 60 кг.

Вернувшись на сборку, сталкиваюсь лицом к лицу с Яковлевым. Ни тебе «здрассте», ни «как поживаете»!

— Пошли, пошли.

Поднявшись быстрым шагом на третий этаж, заходим в бывший кабинет Яковлева, а там восседает Владимир Котов.

Мы скромно усаживаемся в низкие мягкие кожаные кресла перед столом, а Котов, вставший поначалу, вновь усаживается за стол, величественно возвышаясь над нами на своем более высоком стуле.

— Владимир Семенович, — начал АэС елейным тоном, — а ведь вас директором никто не назначал…

Володя заерзал на стуле так, как будто с каждым словом Яковлева стул все более накалялся, и, не выдержав до конца фразы, встал, невнятно пробормотав:

— Садитесь сюда, Александр Сергеевич.

— Нет, нет, — перебил его АэС, — сидите, сидите. — И прежним тоном продолжал. — Да и меня, как будто, никто от должности директора не освобождал.

Лицо Котова стало покрываться красными пятнами, он вскочил со стула, ставшего будто нестерпимо горячим, и нервно заходил по кабинету из угла в угол.

Выдержав паузу, словно наслаждаясь смятением собеседника, АэС продолжал уже обычным тоном:

— Впрочем, вы со своей миссией справились успешно, завод сумели удержать в руках. Теперь здесь будем решать другие задачи, а вы, — продолжал он дальше уже начальственным тоном, — отдохнув денек, другой дома, заходите в Наркомат, там и поговорим о вашей дальнейшей работе. [11] В 1942–1943 гг. В. С. Котов был директором завода № 47 в Чкалове. — Прим. ред.

Дождавшись ухода Котова, который проворно выдвигал ящики стола и, открыв сейф, собирал свои вещи, не проронив больше ни слова, АэС не спеша, с нескрываемой брезгливой миной на лице, смахнул со стола и стула своим носовым платком невидимые следы пребывания Котова, уселся, наконец, на своем стуле и, обратившись ко мне, произнес:

— Возьмите, пожалуйста, у Шехтера чертеж Як-6 и срочно возвращайтесь.

Принесенный мной чертеж он развернул на своей стороне стола, рассматривая его совершенно отсутствующим взглядом. Затем, словно возвратившись издалека, снова внимательно прошелся глазами по всем трем проекциям, прочитал в нижнем правом углу сводку основных характеристик самолета, повертел каким-то чудом оказавшийся у него в руках красный карандаш и размашисто крупно начертал: А. Яковлев.

Обратившись, наконец, ко мне так, как будто он только сейчас меня увидел, сказал, глядя прямо в глаза:

— Завтра же поезжайте в Чкалов, там сейчас завод № 47, вам хорошо знакомый. Синицын вас там ждет. Вместе с ним организуйте проектирование и постройку этого самолета. Это личное задание Сталина. На все про все дано два месяца. Желаю удачи.

Свернув чертеж трубочкой, он левой рукой протянул его мне, слегка приподняв правую руку для нелюбимого им рукопожатия. Я слегка пожал вялую руку, так контрастирующую с его волевым характером, и отправился хлопотать об отъезде.

Прилетев в Чкалов попутным военно-транспортным самолетом, я, первым делом, разыскал на заводе Синицына.

— Саша, как я понял АэСа, ты теперь здесь Главный, а я на подхвате. Меня это устраивает. Вот тебе от шефа и привет, и задание.

Я развернул чертеж.

— И это все?

— Все. А ты чего от него ждал? Объяснения в любви?

— Нет, но нужно постановление правительства или хотя бы приказ по наркомату.

— Обойдешься. Утешься, что, по словам АэСа, это личное задание Сталина. Да к тому же он дал немыслимый срок: два месяца. И на проектирование, и на постройку, и на летные испытания, словом, через два месяца самолет должен быть в Москве. Бумаги там в конце- то концов напишут, но пока мы их здесь дождемся — срок пройдет.

— Ладно, что ж тут поделаешь. Попробуем. Пошли сразу в дирекцию. А то конструкторы тут совсем зачахли без дела.

В дирекции мнения разошлись. Главный инженер Г. П. Медников категорически возражал против разворачивания работы до подхода официальных бумаг. Директор Я. Е. Шаройко, сменивший П. П. Скарандаева еще в Ленинграде, осторожный до слабохарактерности, склонялся к мысли все-таки начинать, но не спеша, исподволь.

Пока Синицын поддерживал дискуссию в дирекции, я отправился в КБ, захватив с собой свой единственный чертеж. Там меня ожидал совершенно иной прием. Мое появление с упомянутым чертежом, сразу же приколотом на доске, вызвало неподдельный интерес.

Начав с общих фраз, я сам стал постепенно воодушевляться предстоящей работой. Внимание, с которым воспринимали технические подробности мои бывшие подчиненные, уже к этому моменту созревший в моем воображении творческий азарт, разжигаемый этой квалифицированной аудиторией, постепенно овладевал мной и, непостижимым путем, овладевал всеми. По осунувшимся лицам моих старых товарищей можно было понять, что здесь, после Ленинграда, им живется нелегко. Долгожданное творческое задание сулило интересную работу и сносное существование.

Окончив, я попросил задавать вопросы. Меня ими забросали. Ответив на некоторые из них, я пообещал позднее разобраться и с другими, а сейчас призвал немедленно приступать к работе, назвав, напоследок, срок рабочего проектирования чертежей.

Уговаривать никого не пришлось. Оставалось только следить за тем, чтобы все первоочередные задания были закреплены за исполнителями и чтобы они не дублировали друг друга, да еще за тем, чтобы установить полный объем работы и ее последовательность.

Закипела работа. В первый же день многие засиделись до десяти вечера. Я не уходил до тех пор, пока хоть один человек корпел над своей работой.

Подошедший Синицын спросил:

— Ну как?

— Встретили с энтузиазмом. А ты как, уломал начальство?

— А чего его уламывать? Собака лает, а караван идет.

— Это, конечно, так. Но неплохо было бы вырвать какие-нибудь льготы, хотя бы эти талоны УДП, да сверхурочные часы.

— Сверхурочные попробую. А что за УДП?

— В Новосибирске их расшифровывали так: «умрешь днем позже». Ну, это усиленное дополнительное питание. На деле же это капуста с водой — суп, капуста без воды — второе. Да и та ржавого цвета. Ко всему кусок хлеба и стакан водянистого компота.