Уильям Ширер - Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

Занятно читать сегодняшние заголовки: «ЧЕМБЕРЛЕН, АГРЕССОР», «ПЛАНЫ НОВОЙ АГРЕССИИ СОЮЗНИКОВ!». Если бы немцы настолько не истощили себя умственно или не были бы настолько бестолковы, то смогли бы уловить в этом юмор.

Мое предположение: через несколько недель война будет идти во всей Европе. И в конце концов, с применением всех видов средств: бомбардировки городов, газ и все остальное.

Берлин, 8 мая

Невозможно было не заметить сегодня ощущения напряженности на Вильгельмштрассе. Что-то назревает, но что — мы не знаем. Ральф Барнес, только что вернувшийся из Амстердама, рассказывает, что охранники в поезде, в котором он ехал, зашторили окна на первые двадцать пять миль пути от голландско-германской границы к Берлину. Я слышу, что голландцы и бельгийцы нервничают. Надеюсь, что это так. Им следовало бы нервничать. Сегодня телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы они задержали пока Эдвина Хартрича в Амстердаме. Его хотели отправить в Скандинавию, а там война закончилась.

Сегодня прямо перед моим выходом в эфир позвонил Фред Экснер и сообщил, что Уэбба Миллера нашли мертвым на рельсах у железнодорожного узла Клэпхэм, недалеко от Лондона. Это известие глубоко потрясло меня. Я знал его двенадцать лет, любил его, восхищался им. В первые годы моего репортерства здесь он опекал меня и всячески помогал. За последние десять лет наши пути часто пересекались: в Индии, на Ближнем Востоке, на Балканах, в Германии, в Женеве, Италии и, конечно, в Лондоне, где он работал ведущим корреспондентом и возглавлял европейский отдел. Уэбб был чрезвычайно скромным человеком, несмотря на свою выдающуюся — как ни у кого из американцев в те времена журналистскую карьеру. Успех никогда не кружил ему голову. Я помню, как во время многих важных событий он бывал нервным и возбужденным, но во время интервью — таким застенчивым, будто он самый молодой и неопытный из нас. Застенчив он был необычайно и так от этого и не избавился. Что же явилось причиной смерти? Усталость? Сонное состояние? Я знаю, что это не было самоубийство.

Вчера вечером ездил за город посмотреть фильм о разрушениях, нанесенных германской авиацией в Польше. Он назывался «Крещение огнем». С бесстыдством показано бессмысленное уничтожение польских городов и деревень, особенно Варшавы. Немецкая аудитория смотрела фильм в гробовом молчании.

Позднее. Сегодня мои цензоры отнеслись ко мне благосклонно. Позволили очень прозрачно намекнуть, что следующий удар Германия нанесет на западе Голландия, Бельгия, линия Мажино, Швейцария. Вечером город полнился слухами. На Вильгельмштрассе особенно злятся на сообщение АР о том, что две германские армии, одна из Бремена, другая из Дюссельдорфа, движутся по направлению к голландской границе.

Берлин, 9 мая

Какая жуткая ирония в том, что Уэбб Миллер, который большую часть жизни из последних двадцати четырех лет провел освещая различные войны, и часто под огнем, благополучно пережил все это лишь для того, чтобы погибнуть, выпав из вагона вдали от поля боя! В германской прессе сегодня много абсурдных статей насчет того, что Уэбб был убит британской секретной службой. Это не просто чушь. Это подло. (Что происходит в душе людей, которых ежедневно пичкают подобной ложью?)

Сегодня Гитлер, отдавая приказ освободить часть норвежских пленных, заявляет: «Против воли германского народа и его правительства король Норвегии Хаакон и его военщина привели свою страну к войне с Германией!»

Позднее. Кричащие заголовки в сегодняшних вечерних газетах увеличились в размерах, все мечут громы и молнии, обвиняя Англию в том, что она планирует крупный акт агрессии — где-то. «БРИТАНИЯ ЗАМЫШЛЯЕТ РАСШИРЕНИЕ ВОЙНЫ», — вопят они.

Что и заставило меня сказать в вечернем эфире: «Не важно, кто ее расширяет, но почти не остается сомнений в том, что она будет расширена. И вполне возможно, как многие здесь полагают, что эта война завершится до конца лета. Люди каким-то образом чувствуют, что Духов день в конце этой недели будет последним праздником, который увидит Европа в ближайшее время».

Цензорам этот абзац не понравился, но после долгих пререканий они разрешили его оставить. Для них главное было, чтобы вопрос не ставился так, будто Германия расширяет войну.

Берлин, 10 мая

Удар на западе нанесен. Сегодня на рассвете немцы вошли в Голландию, Бельгию, Люксембург. Это заявка Гитлера на победу сейчас или никогда. Очевидно, это правда, что Германия не сможет долго продержаться в экономической войне. Поэтому он и нанес удар, пока еще его армия имеет все необходимое, а военно-воздушные силы превосходят авиацию союзников. Кажется, он понимает, что рискует всем. Приказ по войскам он начинает так: «Час решающего сражения за будущее германской нации настал». И заканчивает словами: «Сражение, которое начинается сегодня, решит будущее германской нации на тысячу лет». Если он проиграет, то так и будет.

Насколько я понимаю, у Гитлера было три пути: ждать и вести войну на экономическом фронте, как он делал это всю зиму; драться с союзниками где-нибудь в удобном месте, например на Балканах; искать решения на западе, прорываясь через нейтральные Голландию и Бельгию. Он выбрал третий путь, самый рискованный.

Не могу сказать, что я был готов к этому. На самом деле после обычного ночного эфира, начинавшегося без четверти час, я крепко спал, пока в семь утра не зазвонил телефон. Звонила одна из девушек с радио. Она и сообщила мне эти новости.

«Когда вы хотите выйти в эфир?» — поинтересовалась она.

«Как только смогу добраться до студии».

«В восемь Риббентроп проводит пресс-конференцию в МИДе», — выдает девушка.

«Я ее пропущу, — отвечаю я. — Сообщите в Нью-Йорк, — пошлите им срочную телеграмму, — что я выйду в эфир через час».

На самом деле прошло два часа или около того, прежде чем я смог выйти в эфир. Пока оделся, пока добрался до Дома радио, пока все выяснил. На радио все были сильно возбуждены, и мне не сразу удалось вырвать из рук немецких дикторов различные коммюнике. К счастью, цензоры, которые получили секретную информацию, видимо еще ночью, были на работе и задержали меня не надолго. Единственное, чего было нельзя, так это называть действия немцев в Голландии и Бельгии «вторжением». Они это отрицали. Я вспылил, но в конце концов решил, что может оказаться еще хуже, если не заменить его в сообщении на слово «вступление», Дав хоть таким образом радиослушателям в Америке узнать новости из Берлина. Я был не в восторге от такого компромисса. Но вопрос стоял так, что пришлось бы ради одного слова пожертвовать всем сообщением. И во всяком случае, Америка узнала о вторжении, как только оно состоялось.

Позднее. Должен сказать, что люди в Берлине восприняли известия о сражении, которое, по словам Гитлера, определит их будущее на ближайшую тысячу лет, с обычным спокойствием. Никто не толпился у рейхсканцелярии, как это обычно бывает в дни великих событий. Немногие побеспокоились приобрести дневные газеты с этими новостями. Экстренные выпуски Геббельс почему-то запретил.