Даниил Фибих - Фронтовые дневники 1942–1943 гг

По шоссе, ведущему за Молвотицы, в район действий 1-й Ударной непрерывно везли орудия разных калибров, то в конной упряжи, то прицепленные к американским шестиколесным автофургонам. Грузовики с пехотой и с минометчиками, санные обозы, броневики, даже танки. Мы с Рокотянским радостно переглядывались: наступление все же готовится. Впервые увидели двух командиров с погонами.

Часть была, видно, совсем новая. Большинство – молодежь. Никакой воинской выправки. Никто за все время этого пути не приветствовал нас. Двух-трех бойцов, проходивших мимо, засунув руки в карманы, мы остановили и сделали замечание.

Большую часть пути, от Молвотиц до села Рвеницы, удалось сделать на машине. В Рвеницах слезли, пошли пешком. Погода омерзительная: ветер, талый снег, то дождь, то колючая снежная крупа. На дороге лужи. Валенки у нас промокли насквозь.

Зайдя в Игнашевке в 7-й отдел, узнали от успевшего уже вернуться Фрадкина важные новости. Армия наша готовится к наступлению, но только с другого участка. Будет драться совместно с 1-й Ударной. Туда, за Демянск, уже выехали командующий, почти весь политотдел, хозяйственники. Редакция тоже было собиралась выехать, уже погрузились на машины, но после решение это было отменено. Пока по-старому, в Баталовщине. На нашем фронте три маршала: Тимошенко, Жуков и Воронов.

Ничего мы этого не знали, сидя в Заселье.

Как обычно, в редакции меня ждали неприятности. Во-первых, уехавший в Москву Зингерман «забыл» взять приготовленную для него посылку. Когда-то сумею я теперь подбросить старикам продовольствие!

Во-вторых, мне и Рокотянскому вручили приказ с выговором от Карлова за отрыв от редакции, за неповоротливость и за отсутствие информации о захвате «языка». Справедливым в этих обвинениях было лишь то, что мы действительно не держали с редакцией телефонной связи. Что же касается языка (событие!), то вина падает не столько на нас, сколько на тупоголовых дивизионных политотдельцев, даже и не подумавших нас об этом информировать!

Снова, после очень долгого перерыва, в небе появились немецкие самолеты. Враг чует недоброе и нервничает. Будучи в 74-м полку, ночью я слышал бомбежку – бомбы три сбросил немец где-то поблизости. Бомбил дороги.

14 февраля. В двухэтажном бревенчатом доме, одном из немногих уцелевших, расположилось оставшееся от ушедшей 241-й дивизии хозяйственное подразделение. Сидели, ждали, когда за ними приедут. Раза два мы там побывали. Рокотянского привлекали девчата-прачки. Их там было пятеро, почти все из Демянска. Жили с бойцами в общей большой комнате на втором этаже. Спали на общих нарах. Принимали нас радушно. На фронте бойцы всегда рады свежему, запросто зашедшему к ним человеку, в особенности если этот человек старший командир. Засыпали нас вопросами о событиях на фронте. Жарко топилась печь, сделанная из железной бочки из-под горючего, на столе тускло мерцала коптилка. Мы сидели у огня и беседовали. Хозяйственники – первые политики. Оно понятно – газеты первым делом попадают к ним. До тех, кто в траншеях, большей частью не доходят.

В следующий наш приход были устроены танцы. Появился баян. Девушки сначала жеманились, потом выскочила самая бойкая, маленькая, в черном свитере, пошла по кругу, топоча валенками и пронзительно выкрикивая частушки. За ней и другие. Мне понравилась двадцатилетняя синеглазая Женя, самая, несмотря на миловидность, кажется, скромная изо всех. Очень долго не хотела танцевать.

– Да у меня не выйдет.

Потом разохотилась, стала танцевать с подругой. Плясал и Рокотянский, подцепив одну из девушек.

История Жени. Из Демянска, отца нет, мать осталась у немцев. Жили в колхозе. Работает прачкой, надеется на то, что вот-вот освободят Демянск и она вернется к матери.

– Так всю войну и простираю, – сказала девушка с грустью в голосе.

Я посоветовал ей бросить это занятие, поступив в госпиталь, учиться, стать сестрой или фельдшером. Вероятно, впервые так с ней говорили.

Здесь мы получили чистое белье в обмен на свое грязное. Организовали баню – мы неплохо помылись. Сложная банная проблема была разрешена. И вовремя: осматривая сорочку, я нашел двух «автоматчиков» явно инородного происхождения.

На наш «корреспондентский пункт», стоявший у дороги, на краю деревни, то и дело заглядывал прохожий и проезжий люд. Погреться, а то и переночевать. Две ночи провели с нами двое лейтенантов. Только что окончили военно-пехотную школу и впервые на этом фронте. Серьезные, подтянутые ребята.

– Самое страшное – это как я буду вести людей в бой, – несколько раз бросил один из них.

Эти командиры совсем другого склада.

С ними едва не сыграли скверную шутку. Командир их подразделения пустил лейтенантов не только без провожатого, но и дал неправильный маршрут и в довершение всего указал деревню, давным-давно занятую немцами. Если бы не случайный прохожий, встретившийся им у самого переднего края, лейтенанты, совершенно безоружные, сами бы явились к немцам.

Возмутительная русская беспечность и безответственность. Один из этих славных ребят – фамилия его Овчинников, в прошлом он директор средней школы, туляк – скромно сказал, что на фронте впервые. Однако оказалось, этот скромник долгое время работал диверсантом в немецком тылу, в брянских лесах. Рассказывал нам массу интересного о своей работе, о технике взрывов железнодорожных путей, о немцах, среди которых жил, ежеминутно рискуя жизнью. Книгу можно писать о таком человеке. Прощаясь, я дал ему свой адрес и просил держать со мной связь. Думаю, что это останется гласом вопиющего в пустыне.

Потом заночевал у нас боец, потерявший свою часть. Курносый, простой. Из Кировской (Вятской) области. Неграмотен. Кто такой Сталин, чего хочет Гитлер – не мог нам ответить. О событиях под Сталинградом ничего не знает. Рокотянский – наивная душа и человек глубоко штатский – был поражен, что у нас есть еще такие бойцы, и негодовал по поводу плохой политработы в этом подразделении. Мне он показался подозрительным, и я спросил у него документы. Их не оказалось – сдал, по его словам, старшине. Какой полк? Боец не знал. Он не знал ни своей части, ни фамилии ротного командира, ни пункта, куда они направлялись, ни знаков различий. Глухая деревня! В лучшем случае это был дезертир.

Тогда я приказал одному из патрульных отвести его в соседнее Пупово, километра за три, и сдать коменданту. Подозрительного парня повели.

Прошел час, другой, третий – патрульный не возвращался. Стало смеркаться – то же самое. Мы забеспокоились. По времени наш хозяин давно уже должен был, сдав арестованного, вернуться домой. Кто знает, может быть, по дороге этот подозрительный малый хватил его прикладом своей винтовки и скрылся? Сильно волновался и товарищ патрульного.