Иван Гребенюк - На далеких рубежах

-- Кто это так поздно? Подойди, Лиля.

-- Тебя, отец, скорее. -- сказала дочь.

Семен Петрович побежал в кабинет и сразу же вернулся, на ходу натягивая комбинезон.

-- Тревога!

-- Тревога! -- неслось по проводам.

-- Тревога! -- сообщали звуковые сигналы у штаба, у казармы, у гаража.

Весь гарнизон поднялся как один человек. Гремели моторы автомашин, сновали люди, мигали карманные фонари.

-- На аэродром!

-- На аэродром!

Тревога вихрем прокатилась по гарнизону, и сразу все стихло. В коттеджах остались одни женщины и дети.

-- Боевая или учебная? -- допытывалась Лиля, думая о Поддубном, который уже мчался на "Победе" к аэродрому.

-- Не тревожься, Лилечка, -- сказала Вера Иосифовна. -- Ничего плохого с твоим Иваном не случится. Идем лучше арбузы и дыни есть. Наша женская доля такая...

-- Ох, Вера Иосифовна, милая...

Это была учебная тревога.

Глава десятая

Полковник Слива получил отпуск, который давно просил у начальства, и собирался на берег Каспийского моря, отдохнуть и порыбачить. Там, неподалеку от санатория авиаторов, жил его старый приятель -- полковник в отставке; у него была своя дача, моторная лодка. Слава завзятого рыболова сопутствовала ему.

Харитина Львовна неохотно провожала мужа.

-- Лучше бы на Полтавщину съездили, -- ворчала она. -- А то, не приведи господи, еще утонешь в море!

-- А это что? -- потрясал Семен Петрович спасательным жилетом и резиновой лодкой, которые брал с собой. -- На Полтащину еще успеем. Никуда она, твоя Полтавщина, не денется. Да и рыбалка там не такая. Что в реке? Окуньки да щучки -- мелюзга всякая. А в море -- берш, сазан, кутум -- во рыбища! -- И он широко разводил руками.

Поскольку майор Гришин был хоть и временным, но все же заместителем командира полка, то должен был остаться за него. Но начальство приняло иное решение: полк поручили не заместителю, а помощнику командира -- Ивану Васильевичу Поддубному.

С одной стороны, для Гришина это было даже лучше -- меньше ответственности. С другой -- явно пахло недоверием. Получилось, что начальство ставит Поддубного выше Гришина... Значит, из начальника он, Гришин, становится подчиненным.

"Выскочка! Карьерист! Подхалим!" -- выходил он из себя.

Но приказ есть приказ. Ничего не поделаешь. Пусть только не воображает Поддубный, что Гришин хоть чем-нибудь поможет ему!

Семен Петрович знал, что Поддубному придется туго, и, находясь в отпуске, частенько звонил в полк по телефону.

-- Ты, Иван Васильевич?

-- Я, Семен Петрович.

-- Не засыпало тебя песками? А деревья? Не посохли еще деревья?

-- Зеленеют, Семен Петрович.

-- Гляди, чтоб зеленели! Приеду и, ежели увижу, что деревья высохли, выломаю дубок и дубком тебя, дубком, невзирая на то, что полком командуешь.

-- У дубинки две половинки, -- отшучивался Поддубный.

Семен Петрович возмущался:

-- Ты смеешь угрожать мне? Ты, может, меня уже и командиром не признаешь?

-- Признаю, Семен Петрович.

-- А вообще-то, как у тебя там дела? Чепе нет? Гришин не бунтует?

-- Все в порядке, отдыхайте спокойно.

Так они поговорят и пожелают друг другу всего наилучшего.

Как-то полковник позвонил ночью, и Иван Васильевич сразу догадался, о чем пойдет речь. Состоялся межполковой воздушный бой, по поводу которого в Кизыл-Калу прилетал Герой Советского Союза подполковник Удальцов.

Бой выиграли удальцовцы. Такой приговор вынесли посредники -- офицеры штаба дивизии. Семен Петрович, узнав об этом, рассердился не на шутку.

-- Не спишь, битый?! -- закричал он в трубку, даже не поздоровавшись.

-- За одного битого двух небитых дают.

-- Бабушке своей расскажи!

-- Не слишком ли строго, Семен Петрович?

В трубке послышалось чмоканье -- полковник зло тянул свою потухшую трубку.

-- Возьмите спички, Семен Петрович. Они у вас в левом кармане.

-- Ты меня не учи, битый! Сам знаю, где у меня что лежит. Разбили тебя как шведа под Полтавой, а ты еще нос дерешь, шутить изволишь. А я, старый чудак, восхвалял тебя! Полк тебе передал. А оказывается, Удальцов обвел тебя вокруг пальца, перехитрил!

Подполковник действительно перехитрил. Рано утром он организовал радиоразведку, и как только радисты донесли, что на аэродроме Кизыл-Кала подозрительная возня, туда немедленно устремилась пара истребителей-охотников. Кизыл-калынские локаторщики, как говорится, прошляпили истребителей, и те как гром среди ясного неба ударили по аэродрому. Майор Дроздов и старший лейтенант Телюков не успели взлететь, как посредник передал, что оба истребителя "уничтожены" на старте, то есть на земле.

Телюков, услышав это, сорвал с себя шлемофон, выскочил из кабины как ошпаренный.

-- Как уничтожены?! -- закричал он. -- Неправильно! У нас и условия не было, чтобы блокировать аэродром. Пусть попробуют уничтожить в воздухе! Не родился еще на свет тот летчик, который уничтожил бы меня! Воевать -- так воевать честно, а не так, как удальцовцы, -- из-за угла, исподтишка...

-- Чего вы разбушевались? -- пытался унять напарника майор Дроздов. -Кто виноват, что мы не научились строго придерживаться радиодисциплины? Подняли в эфире какофонию, вот "противник" и проучил нас. Времена рыцарства миновали. Сегодняшний противник на выйдет и не скажет: "А ну, такой-сякой, мистер-твистер, вынимай рапиру и защищайся". Он нападает внезапно, именно так, как напал Удальцоав.

Майор Дроздов должен был возглавить группу, но, поскольку его "уничтожили" еще на земле, кизыл-калынцы на некоторое время остались без руководителя. Вместе с этим они "потеряли" двух наилучших бойцов. А удальцовцы, захватив инициативу в свои руки, так и не выпустили ее до конца. Все это вместе взятое и решило судьбу "боя".

-- Эх ты, голова! -- сокрушался обиженный Семен Петрович.

Поддубный не сердился. Поражение в воздушном "бою" не только не огорчило его, а, наоборот, окрылило. Иметь такого соседа, как Удальцов, -очень хорошо! Будет с кем соревноваться и будет чему поучиться. Сегодня Удальцов победил, а завтра торжествовать победу будут кизыл-калынцы.

Поддубный слушал Семена Петровича, а думал о своем...

...На окраине аэродрома Кизыл-Кала стояли в разодранных бурею чехлах девять Ту-2. Не случайно попали эти устаревшие винтомоторные бомбардировщики в пустыню. Предполагалось в последний раз использовать их в качестве воздушных мишеней.

Игра стоила свеч. Расстреливая в воздухе настоящие бомбардировщики, летчики-истребители могли научиться стрелять по реальным целям и воочию убедиться в величайшей разрушительной силе самолетных пушек, что содействовало бы воспитанию воздушных воинов в духе наступательного порыва. Опасности же никакой. Стреляй в пустыне на все четыре стороны -- никого не заденешь.

Упадет сбитый бомбардировщик, взорвется -- и разве что табун антилоп или шакалов напугает...