Георгий Иванов - Избранные письма разных лет

Ой, извините меня, а м.б. вы легитимист в душе? – кто знает…

О том, что Вы нам пришлете посылки, мы уж бросили было и мечтать… Если, все-таки, это так — будем ждать с благодарностью и нетерпением. Несмотря на Чеховские деньги [292],- носового платка нового нельзя купить. Все уходит на квартиру (Монморанси, почти бесплатное, ухнуло), на жратву и на лекарства. Вот что — м. б., это нахальство с моей стороны — не могли ли бы Вы быть такой душкой, именно: купить за мой счет (вот «старик» пригодится!) «Lederplex vitamine В» [293]побольше, сколько можно, и рассовать его как-нибудь по карманам или сапогам посылки. Это для И. В. Здесь почти нельзя достать и невероятно дорого. А для нее это страшно важная штука. Особенно теперь, когда она работает по 10 часов в день, кончая, по-французски, роман страниц в 500. Очень обяжете, если можете это сделать! И тогда уж отправьте посылку какая есть, чтобы скорее дошла.

Тут Ваш Гринберг со своей Соней [294]гастролируют в виде ведетт [295]. Но т. к. авансов он никому не дает, даже обижается — «Я не издатель, а редактор» — да и «Опыты» его неизвестно будут ли вообще выходить, то большой сенсации они не производят. Наоборот. Кстати, я только теперь прочел № 3 «Опытов» и ахнул, до чего изговнялся Сирин [296]. Что за холуйство: «наши 60 лакеев» [297], «бриллианты моей матери» [298], «дядя оставил мне миллионное состояние и усадьбу „с колоннами"» [299]и пр. и пр. Плюс «аристократическая родословная» [300]. И врет: «не те Рукавишниковы». Как раз «те самые» [301]. И миллионы ихние, и всем это было известно. «У меня от музыки делается понос» [302]— и той же хамской автобиографии. От его музыки — и у меня делается…

Ну, кланяюсь, жму руку, страстно жду чека, банка с розовым вареньем на комоде у Софьички [303]. Адамовичу Ваше приглашение [304]передам сегодня вечером — обедаю с ним. Бахрах [305]действительно, стал миллионером: он со мной не кланяется подразумевая тех самых дядюшек, которых сжег Гитлер, а <���я> по его убеждению, деятельно помогал. От этих дядюшек и пришло, как у Сирина, миллионное наследство. Против Бахраха я общем ничего не имею — он, если поскрести, лучше многих.

О Великом Муфтии Ваш рассказ меня бы очень порадовал — да ведь никогда не соберетесь написать!.. [306]

Нам бы самое время теперь встретиться лично и поболтать этак несколько вечерков. Приятно было бы…

Ну «еще раз»…

Ваш всегда

Г.И.

Имеются ли в Нов<���ом> Ж<���урнале> карточки сотрудникам? Лестно было бы иметь на всякий случай — в нашей стране.

<���Июль 1954>

Дорогой Роман Борисович,

Не сразу отвечаю на Ваше – очень милое – письмо. Ах, я все дохну. Особенно, когда приходится взять что-нибудь письменное в руки. Базар, стирка, это все ничего. Но даже на простое письмо какое-то разжижение мозга. Отчасти это от разных хворей и более-менее адской жизни последних лет, но также от неприспособленности к умственному труду. Я – серьезно – выбрал не то дело. Я по недоразумению не стал художником. Делал бы то же самое, что в стихах, а платили бы мне по 300 000 франков за ту же самую "штуку". И жил бы я счастливо и безбедно, думая "руками и ногами", как все художники, и читал одни полицейские романы. Хорошо. Во-первых, спасибо за посылку. Она еще не пришла, но спасибо авансом. И откровенно говорю – если у Вас есть "летняя" возможность – используйте ее и, если не трудно, пришлите вторую, набрав что попадется. Хорошо бы какие ни есть пижамы и тряпки для Одоевцевой. Что не подойдет, а что и весьма подойдет. Если можно выбирать, то мы оба охочи до всего, что отдает Америкой, – чего здесь нет. Покупать мы ничего просто не можем. И, как писали одесситы, "заранее благодарю". Ну и лекарства, раз решили, так вышлите. М. б. не в этой жизни, так в той отблагодарю как-нибудь Вас. Прилагаю стишок. Скоро еще пришлю – до 20. Статью обязательно пришлю до того. "Новый Журнал" пришел позавчера. Ну, по-моему, Сирин, несмотря на несомненный талант, отвратительная блевотина [308]. Cтрасть взрослого балды к бабочкам так же противна – мне – как хвастовство богатством и – дутой! – знатностью. "Не те Рукавишниковы" из отрывка в "Опытах" [309]. Bранье. Именно те. И хамство – хвастается ливреями и особо роскошными сортирами, доказывает, что заведено все это не на купеческие, а на "благородные" деньги. Читали ли Вы часом мою рецензию в № 1 "Чисел" о Сирине "Смерд, кухаркин сын…" [310]? Eще раз под нею подписываюсь. И кто, скажите, в русской литературе лез с богатством. Все, кто его имел, скорее стеснялись. Никто о своих лакеях и бриллиантах и в спокойное время никогда не распространялся. Недалеко ходить – моя жена выросла приблизительно при таких же условиях со всеми возможными гувернерами, автомобилями и заграницами. Не только не найдется ни строчки об этом в ее книгах, но и <���те, кто> дружат с ней двадцать лет, разве cлучайно узнали об этом. Интересно знать Ваше мнение, тошнит ли Вас от Сирина или не тошнит. Мне кажется, что должно тошнить. Черкните два слова не для распространения, конфиденциально. Любопытно [311].

Ну Ваша статья о Цветаевой просто прекрасна [312]. Не льщу. Лучше просто нельзя было написать. Я очень "уважал" Вас за многое, не догадываясь, как Вы разбираетесь в поэзии и как можете о ней говорить. Так или иначе коснусь Вашей статьи в своей. Все верно, под всем подписываюсь. Пассаж о лунатиках – проснулась, петля – поразителен [313]. Mы оба прочли, каждый отдельно, восхитились, потом я прочел всю статью с расстановкой вслух. Ай да Гуль. И значит, я не спроста лезу к Вам с дружбой, не зная Вас почти, чувствую в Вас своего человека. На что Вы мне отвечаете: послал тебе чек, чего тебе еще от меня надо? Это шутка. Теперь сообразил, что в летнем виде один, а в зимнем другой. Но отвечайте мне тогда хоть летом – тогда зимой не буду обижаться на молчание.

Так в ответ на это письмо жду как бы краткого подтверждения. Тогда напишу Вам разные разности и поставлю кое-какие вопросы с просьбой на них ответить. Живется мне скорее тяжко. Ну значит, "Камбала" идет. Пусть идет, и уж тогда именно в этом "Дневнике", и если Вам она нравится, то с удовольствием Вам ее посвящу – не от озорства, а в знак дружбы. Только как – Р. Б. Гулю или Роману Гулю [314]? В этом ли № будет рецензия Юрасова [315]? Поддайте ему малость жару, чтобы рецензия была лестной. Денежно это важно. Здесь был довольно триумфальный вечер, посвященный "Оставь надежду…" и с "массой" по нынешним временам публики. A Ваше – откровенное – мнение? Или все еще не читали?

Жму Вашу руку.

И. В. очень кланяется. Она Вам приватно выразится о Вашей – Цветаевской – статье.

<���Конец июля 1954>

Дорогой Роман Борисович,

Простите за молчание. И. В. опять больна. Опять она надорвалась, работая по десять часов в сутки, кончала роман. То же было два года назад. Роман почти кончен, но опять почти. Писано по-французски, и рукопись пойдет во французские руки, значит, каждая запятая должна быть проверена [317]. Вместо этого – опять прописали "полный покой", лежание, отдых, всякие там фрукты и перемены воздуха. Перемены воздуха есть – то адская жара, то сплошные дожди и холод. Покой тоже сомнительный, последние "чех" деньги [318]тают, и что дальше? Пишу это не чтобы Вас разжалобить, а в "порядке осведомленности". И недели три я кручусь, мою посуду, жарю, варю, подметаю, высчитываю гроши, стараюсь как умею развлечь. Сам я при этом неврастенический лентяй, проживший всю жизнь ничего не делая и не очень заботясь. Тем более, тем бесконечней я благодарен Вам за Ваше чудное письмо. Если бы оно было и неискреннo, то все-таки Вы бы сделали огромное дело. Она что-то Вам сама написала и велела отправить, не читая. Но передать не могу, какое прекрасное дело Вы сделали, так написав ей и в такое время, когда ей так опять нехорошо. Она начинает грустить, в 5 часов этот отвратительный жар, и я говорю, а вот я тебе прочту письмо Гуля – и просвечивается солнышко. Теперь я ваш неоплатный должник. Даже сказать не могу, как благодарен. А ведь в доброте и искренности Вашей ни она <���ни я> не сомневаемся. И Водов [319](из "Русской мысли") тоже сказал чрезвычайно кстати: "Ну уж Гуль не такой человек, чтобы писать не то, что думает". Я думаю без преувеличений, что она может поправиться благодаря Вашему письму. Спасибо Вам, дорогой Р. Б.