Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

Мальчик не застал графа и возвратился с известием, что граф отправился опять в поход. Действительно, граф участвовал во фланговом движении. Камердинер Матвей передал мальчику записочку, в которой было сказано: "Елена Викторовна. Внезапно получен нами приказ опять выступить в поход. Когда мы вернемся, не известно. Желаю вам всего хорошего. Ваш Т.".

"И.больше нечего", — подумала Леля. Записка показалась ей мертвенно холодною, и ей было досадно, что она написала графу. Она была рада, что граф не получил ее письма, и решила отправиться завтра в город и взять письмо назад. Но, перечитав записку графа еще раз, она обратила особенное внимание на слова "ваш Т.", и мнение ее изменилось.

"Он так был озабочен, что ему не было времени заботиться о любезностях", — решила Леля.

Целую неделю Леля провела в томительном ожидании. В эти дни жизнь для нее была настоящей каторгой. Ей постоянно приходилось встречать суровый взгляд отца; в город она не могла отпроситься ни под каким предлогом, и только раз ей удалось побывать там тайком у Будищевой, которая приняла Лелю очень холодно, сказав, что ей неприятно видеть у себя в доме девушку, которая так мало дорожит своей репутацией. Леля запальчиво ответила совсем несообразную вещь, а именно, что Будищева напрасно надеется, что граф Татищев сделает предложение ее дочери. Будищева с чувством оскорбленного достоинства сказала, что после такой выходки она запрещает Леле переступать порог своего дома. Леля и сама сознавала, что сделала непростительную глупость и что выдала себя, но дело уже непоправимо, и оставалось только надеть шляпу и мантилью и уйти. Она поспешила на квартиру графа, но и Матвей ничего не мог сообщить.

По возвращении нашей армии Леля, улучив минуту, поспешила опять в город и на этот раз узнала от Матвея, что граф вскоре поступит на бастионы и что сегодня и завтра он ночует дома.

— Ради Бога, голубчик, не забудьте передать ему мое письмо.

— Не забуду, не забуду, барышня… Да скажите на милость, какой вы родственницей доводитесь их сиятельству? Я, кажись, по пальцам всю их родню знаю. — Матвей давно уже начал относиться к посещениям Лели подозрительно.

— Граф знает, знает, — нетерпеливо сказала Леля. — Ради Бога, передайте, это важное письмо по его личному делу, он сам вас поблагодарит.

— Передам, барышня, отчего не передать, — сказал Матвей, а в душе подумал: "Должно быть, завел себе граф цыганку. Прежде за ним этого не водилось… В отца пойдет! Старый граф был страсть охоч до женского пола".

Леля ушла, а часа два спустя граф возвратился к себе на квартиру. Матвей передал записку, граф довольно равнодушно прочел адрес, бросил конверт на стол и велел дать себе пообедать. После обеда он закурил сигару и, распечатав конверт, стал читать.

— Интересно, — сказал он вслух, но чем более читал, тем лицо его становилось серьезнее.

У графа было много напускного фатовства. Искренние, горячие и наивные признания девушки растрогали его. Волна нового, неведомого чувства охватила его; это не была любовь, даже не была страсть, вроде той, которую он испытывал к великосветской красавице Бетси, это было теплое, почти братское чувство, удивившее самого графа: он не считал себя способным к такому чувству. Ему становилось совестно за свое легкомысленное отношение к Леле, он был поражен, уничтожен глубиною ее чувства и не знал, как отнестись к нему. Граф чувствовал, что еще минута — и он прослезится, как сентиментальная институтка. Он поспешил дочитать письмо до конца, спрятал его и стал придумывать ответ, но никак не мог придумать.

"Что я ей напишу? — думал он. — Написать, что она слишком молода, — не имеет смысла, так как и моложе ее выходят замуж. Намекнуть о неравенстве наших общественных положений, о том, что брак наш был бы в большом свете принят как тёзаШапсе (непристойный союз), — это оскорбит ее, да я и сам чужд глупых светских предрассудков. Сказать просто, что я, не люблю ее или люблю другую, — пожалуй, не поверит или сочтет меня весьма дурным человеком, который хотел воспользоваться ее неопытностью…"

Наконец граф взял лист бумаги, на котором был изображен его герб с короной, и написал: "Если возможно, приходите завтра в десять часов утра к памятнику Казарскому. Завтра вечером или послезавтра я поступаю на бастионы, и нам долго не придется видеться. Ваш Т."

Леля была в девять часов в назначенном месте. Час ожидания показался ей вечностью. Она подошла к библиотеке, увидела, что с террасы сняты украшавшие ее статуи (это было сделано по приказанию Корнилова на случай бомбардировки), подошла к чугунной решетке сада и вошла через калитку. На скамье под густой акацией сидел граф и читал книгу.

— Вы здесь? — сказала Леля, садясь подле него и отнимая книгу.

Граф вздрогнул от неожиданности.

— Я вас испугала? — спросила Леля. — Отчего вы не пришли к памятнику?

— Я ждал условленного времени, — сказал граф, оглядываясь по сторонам. В саду никого не было видно, кроме матросов, чистивших дорожки.

— Вы получили мое письмо? — спросила Леля.

— Вы могли в этом убедиться из моего ответа, Елена Викторовна. Я написал вам, чтобы разъяснить вам мой взгляд на наши отношения…

— Я думаю, разъяснять тут нечего, — сказала Леля. — Я написала вам все и начинаю раскаиваться в этом… Папа прав! Я совсем не дорожу своей репутацией… Но если бы я знала, что вы отнесетесь ко мне так, я бы сумела дорожить собой…

— Какая вы странная, Елена Викторовна! Я еще ничего не сказал вам, а вы уже истолковываете мои чувства, как будто вы их знаете.

— Разве я не вижу? — сказала Леля дрожащим голосом. — Вы как будто не рады моему приходу, вы оглядываетесь по сторонам, как будто боитесь не за мою, а за свою репутацию.

— Вы, кажется, намерены сегодня поссориться со мною, Елена Викторовна, — сказал граф. — Но я бы этого не желал; я считаю вас очень хорошею, но упрямою и капризною девушкой. Вы мне написали много такого, что не принято писать хорошему знакомому, который ничем не заслужил вашего особого внимания…

Граф внутренне любовался собою, произнося последние слова. "Мое благоразумие охладит пыл этой горячей головки, — думал он, — и заставит Елену Викторовну быть осторожнее в своих поступках".

— К чему вы мне все это говорите? — спросила Леля. — Если я для вас только хорошая знакомая, значит, я ошиблась в вас. Возвратите мне мое письмо: оно, вероятно, при вас.

— Нет, я его спрятал на память, — сказал граф. Леля встала со скамьи.

— В таком случае уничтожьте его, когда придете домой, — сказала она. А теперь прощайте, граф. Я сознаю, что поступала очень глупо и была слишком легкомысленна.

Граф тихо взял ее за руку и снова усадил на скамью.

— Елена Викторовна! Будем говорить хладнокровно. Ведь вы меня совсем не знаете. Вы, вероятно, создали ваш идеал по романам, а я, наверное, весьма далек от воображаемого вами идеала. Вы еще так молоды, так мало знаете жизнь, а я ее изведал вполне…