У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

— Что это? — крикнул Кросс.

Я посмотрел вправо. Там на гребне волны на мгновение показался какой-то непонятный предмет и скрылся во впадине между волнами.

— Может быть, обломок, хотя…

Это оказался маленький плотик, в который мертвой хваткой вцепился юноша, почти мальчик. Мы подошли к нему и хотели помочь, но он лишь крепче ухватился за плот и не делал ни одного движения нам навстречу.

— Давай руку, кретин, — крикнул я, — иначе погибнешь!

Я успел заметить белое от ужаса, перекошенное паникой лицо мальчика, его разинутый в крике рот, но тут вельбот сильно накренился, и мы потеряли его из вида.

В конце концов нам все-таки удалось втащить его на борт. Это был обычный мальчишка лет пятнадцати, только он изо всех сил вырывался и вопил:

— Не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте!

Сначала я решил, что это обычная истерика — нормальная реакция для новичка в такой ситуации. И только намного позже понял, что мальчик искренне верил, что мы спасли его единственно для того, чтобы пытать и убить. Так мы впервые познали плоды пропаганды относительно нашей деятельности.

Спасательные работы продолжались два или три часа. Мы промокли и продрогли до костей. Лично из меня море вытрясло всю душу, я чувствовал себя измученным и потрепанным.

Наш противник все еще оставался на плаву, но теперь его корпус раскалился докрасна. Адское пламя, видное сквозь иллюминаторы, создавало обманчивую иллюзию: казалось, что перед нами обычный пассажирский лайнер, приплывший из канувших в Лету дней мира, приветливо подмигивающий в ночи ярко освещенными окнами. Правда, оттуда не было слышно обычной для такой сцены музыки, а звуковое сопровождение состояло из воя ветра и громкого треска, доносившегося изнутри судна.

Потопление «Комиссара» было осуществлено в вагнеровских традициях, начало которым положил «Кинг Сити»: гигантская масса раскаленного металла со страшным грохотом погрузилась в океан, причем так быстро, что мы на несколько мгновений ослепли. Только сейчас на фоне темного неба резвились яркие языки пламени, а в следующее мгновение вокруг воцарилась темнота. Было очень холодно, пронизывающий, несущий влагу ветер заставлял нас ежиться и поднимать воротники, не было слышно ничего, кроме глухих ударов волн по корпусу судна и рева бушующего урагана.

На борт «Атлантиса» поднялась команда «Комиссара», оказавшаяся весьма разношерстной. Капитан, шестидесятичетырехлетний шотландец, был призван из отставки. Он тихо и мирно доживал свой век в Австралии. Из других шестидесяти двух человек было двенадцать французов, девять негров, остальные — австралийцы или британцы. Профессиональных моряков среди них почти не было.

— Почему вы оказались на торговом флоте? — спросил я у одного из матросов, загорелого, закаленного жизнью австралийца.

— Мне это показалось забавным, — ответствовал он.

Было 22 сентября 1940 года.

Старший матрос Зигер взял карандаш и написал на календаре над 22-м числом одно слово: дома! Потом он отбросил карандаш и, посвистывая, вышел на палубу.

У Зигера были все основания чувствовать себя счастливым. Сначала, когда Старик назначил его членом небольшой призовой команды, которой предстояло отвести «Тиррану» домой, он был не слишком доволен. Все было бы неплохо, думал он, но 10 000-мильная экскурсия сквозь английскую блокаду на судне, где четырнадцать охранников сторожат триста пленных, — это далеко не увеселительная прогулка.

Если принять во внимание все детали, в особенности тот факт, что давно ожидаемый французский берег находится всего лишь в милях, то есть в 4500 дразнящих метрах или в трех четвертях часа неспешного хода, все получилось неплохо. Они были дома, ну или почти дома. Довольный Зигер засвистел громче. Он насвистывал «Типперери». [16] Ирландская песня. Вы можете подумать, что выбор мелодии несколько странный для пламенного борца за Третий рейх. Но она была легко запоминающейся и возвращала в памяти к «Атлантису». Он вспомнил, что пленные с «Кеммендайна» рассказали ему, как пели эту песню и «Мадемуазель из Арментьера» [17] Французская солдатская песня времен Первой мировой войны. всего лишь за день до плена.

Забавно, как навязчивы бывают некоторые мелодии. Его отец частенько насвистывал «Типперери» — услышал, и запомнилось. Как там говорят англичане? «Перед нами долгий путь…»

Лейтенант Мундт глазел на французские рыболовные суда, стоящие у корпуса «Тирраны», и людей, с откровенным непониманием прислушивающихся к его неуверенному французскому. Они показались ему столь же символичными, как голубь, опустившийся на Ноев ковчег.

Он едва мог поверить в случившееся. Опаснейший поход завершился, и постоянное напряжение, поддерживавшее его все эти дни, съежилось и исчезло, как пробитый пулей воздушный шарик.

Через четверть часа он, Мундт, будет на берегу. Он бодро зашагает по булыжной мостовой, станет смотреть, как солнце весело отражается в лужах, слушать скрип колес и радостные женские голоса, радоваться виду зеленых ставень на серых каменных стенах. Он имел приказ доложить о прибытии призового судна военно-морскому командованию и организовать его прием. Он все еще не мог поверить, что все закончилось благополучно. Возможно, его ожидает награда? Или даже две? А может быть, их встретит оркестр?

— Mais je ne comprends pas?… [18] Я не понимаю (фр.).

Голос и непонимающее выражение смуглого обветренного лица французского шкипера грубо вернуло Мундта на землю. Он глубоко вздохнул и снова занялся трудным делом — попытался разговорить кучку идиотов, не знающих собственного языка. Понимание, что благоговейный трепет его команды перед лингвистическими способностями своего командира с каждой минутой слабеет, он очень медленно, старательно выговаривая каждый слог, словно обращался к недоразвитому ребенку, объяснил, что ему необходимо попасть на берег. Процесс оказался сложным, потребовал много сил, и, когда договоренность в конце концов была достигнута, Мундт почувствовал, что вспотел.

Оказавшись в шлюпке, Мундт попытался вступить в беседу с французами, но те хранили упорное молчание. Они посматривали на него с флегматичным безразличием, которое заставляло немецкого лейтенанта чувствовать определенное неудобство, и, очутившись на берегу, он почувствовал, что его первоначальные восторги несколько поутихли. Он беспомощно оглянулся в поисках какого-нибудь ответственного лица, и его охватило странное, доселе неизведанное чувство. «Атлантис» был замкнутым мирком, а «Тиррана» — его продолжением.

И теперь Мундт неожиданно для себя ощутил первые результаты своей долгой оторванности от берега. Он был одиноким и потерянным среди людей, чувствовал непонятную отстраненность от них, смущение в непривычной обстановке. Нет, оркестра явно не будет. Это он понял уже через пять минут.