У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

Приказ Верховного командования был точен и ясен. Кредо фюрера заключалось в отсутствии контактов с противником. Пленных следовало держать в тюремном помещении, давая им только короткое время для разминки. Иными словами, контакт между немцем и англичанином допустим только на уровне, установленном в лагерях, что, может быть, вполне разумно для отдельных категорий людей на берегу, но никак не применимо к условиям нашей жизни на «Атлантисе», где не было «приятностей», характерных для береговых лагерей. Лихорадка «колючей проволоки» была обычной на берегу. На корабле, с его ограниченностью площадей, который, в довершение всего, имея на борту пленных, должен вступать в бой, ее распространение было невозможным.

Рогге тщательно обдумал проблему, принял во внимание стресс, которому подвергаются люди, загнанные в подпалубное пространство в условиях тропической жары, стресс, усугубленный страхом, поскольку над головой грохочут орудия, и решил, что такие условия содержания людей можно назвать, мягко говоря, нездоровыми. Он решил несколько модифицировать инструкции, дав пленным столько свободы, сколько позволят обстоятельства, при безусловном обеспечении безопасности корабля.

В общем-то проблема пленных поставила нас перед весьма специфическим выбором. С одной стороны, мы не могли бросить людей на произвол судьбы в уединенных водах. С другой стороны, мы не могли заходить в часто посещаемые воды, тем самым подвергая риску себя. И в любом случае шлюпки вовсе не были «безопасным» местом, предписанным международными законами. И с каждого судна, которое мы топили, в наши помещения для пленных поступали новые обитатели. В конце концов мы приняли решение спасать всех, кого сможем, и даже пошли на определенный риск, позволяя пленным оставаться на палубе до десяти — двенадцати часов в день.

Людям был необходим свежий воздух, и мы старались им его дать. Помещения пленных, по вполне очевидным причинам, находились на нижней палубе, ниже, чем помещения нашей команды. Хотя, когда число пленных возросло, мы перевели азиатов в минный отсек, все равно условия для европейцев оставляли желать лучшего. Трудно описать, что чувствуют люди, пребывая в столь стесненных условиях, когда температура воздуха постоянно превышает тридцать градусов по Цельсию. Несмотря на наличие специальных вентиляторов, это место больше напоминало печь, и один из пленных, побывавший там, житель Лондона, как-то сказал мне: «Это была смердящая темница, плотно набитая телами» . Точное описание.

Самые худшие моменты для пленных наступали, когда мы вступали в бой с другими судами. Хотя мы и обещали, что, если окажемся побежденными, им будет дана возможность спастись, такая же, как членам команды, на деле они понимали, что на этом пути их могут подстерегать немалые трудности. Когда я однажды напомнил одному из пленных, что мы все находимся в одной лодке, он описал их положение одной меткой фразой:

— Да, приятель, но нас бы больше устроило, если бы ваша посудина перевернулась вверх килем.

В другом случае английский пленный заявил:

— Почему бы вам не прорезать спасательный люк в днище и не дать ключи нам?

Изменить что-то все равно было невозможно. Положению пленных, запертых внизу, трудно было позавидовать. Им было плохо, но и нам не слишком уж хорошо. В дневное время неутомимый капитан Виндзор имел обыкновение гулять по палубам и убеждать всех, кто соглашался его слушать:

— Вы же понимаете, что это не может продолжаться вечно. Скоро, уже совсем скоро вы повстречаете крейсер, который положит конец вашим деяниям.

Но, несмотря на напускную браваду Виндзора и других пленных, мы точно знали, что они испытывают муки ожидания, страха перед такой встречей, причем настолько сильные, что в сравнении с ними наши собственные неприятности казались мелкими. Какая ужасная дилемма! Знать, что орудия твоих соотечественников стали врагами, которых следует опасаться в первую очередь, понимать, что пытливый друг может стать палачом.

Во время наших первых операций пленные ничего не знали ни о судне, которое мы обстреливаем, ни о текущем положении дел. Их сон прерывался сигналом тревоги, за которым следовали разные шумы, свидетельствующие о спешной подготовке к бою. Полагаю, больше всего беспокойства им доставлял лязг, с которым осуществлялся подъем боеприпасов через стальную шахту, проходящую через их помещение. Потом орудия открывали огонь — при этом звук в металлической коробке трюма должен быть весьма впечатляющим, а сотрясение распространялось по раскаленной стальной палубе, как электрический разряд, и в завершение — стаккато падающих на палубу гильз.

Я только однажды был в помещении для пленных во время тревоги. Это была всего лишь учебная тревога, но я хорошо понял, что они чувствуют, когда идет настоящий бой. Именно там, среди двухсот человек, в тесном полутемном помещении, наполненном не слишком приятными запахами, где на протянутых между койками веревках раскачивается выстиранное белье, задевая всех, кто проходит мимо, я принял решение сделать все от меня зависящее, чтобы уменьшить хотя бы страхи этих людей.

С тех пор мы стали информировать пленных о том, что собираемся атаковать, что цель — торговое судно и что все закончится быстро. Мы также постоянно повторяли, что, если попадем в ловушку, у пленных будут такие же шансы на спасение, как у нас. Слабое утешение? Возможно, но только для тех, кто не оказывался в плену, в запертом тесном помещении под огнем. Я верю, что в такие минуты даже к самым непримиримым из наших «гостей», которые страстно молились о конце «Атлантиса», приходила жажда выжить, которая является к каждому человеку, сколь бы силен ни был его дух.

В моем дневнике имеется запись о беседе с капитаном Виндзором, который аккуратнейшим образом суммировал разные взгляды на «ситуацию», преобладающие среди пленных и тех, кто взял их в плен. Мы разговаривали с Виндзором о самых жарких точках на планете.

— Это Аден или Сайгон, — предположил я.

— Вы, юноша, пока не знаете, где жарче всего, — проворчал он.

— Где же?

— В аду.

— Тогда мы отправимся туда вместе, — немного раздраженно ответил я.

Такой обмен колкостями был отнюдь не редким в, как правило, сердечных беседах между немцами и англичанами. Все же, хотя каждая сторона испытывала уважение к отдельным личностям другой стороны, мы не забывали, что волею войны, ответственной за нашу встречу, являемся врагами.

Шли дни, и странный характер нашего сообщества постоянно подчеркивался манерой, в которой противники вели неспешные беседы в периоды, когда никаких событий не происходило, но только чтобы моментально разделиться на противоположные лагеря, подчиняясь воинской дисциплине, перед очередной атакой. Звучал отрывистый приказ: «Огонь!» — и через некоторое время на борту появлялись новые лица, звучали новые голоса — это шла команда с нашей очередной жертвы. Среди них были раненые, некоторые бились в истерике.