У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

Мы стали свидетелями удивительного превращения. Рогге поощрял общение между командами! Британские пленные посещали наши соревнования по боксу. Офицеры союзников собрались вместе и создали превосходное место развлечений — « Бар на Бродвее ». В действительности норвежцы были старшими партнерами в этом детище двух пассажиров, оба — служащие китобойной компании, хотя британцы вскоре тоже проявили интерес. Цепь члена клуба состояла из пуговиц норвежских офицеров, нанизанных на тонкую леску. А сам бар представлял собой скамью, на которой стояло либо весьма посредственное виски — добыча, которую мы благородно продавали по цене от 1/6 до 2 долларов за бутылку, поскольку нам самим этот напиток не нравился, или видавшие виды кружки с холодным чаем вместо спиртного… Этим убежищем они очень дорожили, а чтобы еще более усилить иллюзию цивилизованной клубной жизни, придумали правила поведения для его членов. Клубный комитет постановил принимать немецких офицеров в качестве членов, но и на гостей, и на хозяев распространялось обязательное правило: никаких политических дискуссий. Так мы на время забывали о войне, беседовали о своей жизни, фильмах, увиденных перед войной, прочитанных книгах, приключениях, которые успели пережить в той прошлой жизни, закончившейся много веков тому назад. Но как мы ни старались, перед нами все равно рано или поздно возникала голова несчастного короля Карла, причем все еще в крови! Разговоры о доме вызывали мысли о родных и близких. Мысли о родственниках заставляли думать об опасностях, которым они тоже подвергаются. Начинаешь думать об этом и волей-неволей касаешься запретной темы: причины войны, кто виноват, чья страна права, а чья — нет? Автоматически беседа переходит на повышенные тона, страсти разгораются, ведь каждый участник — патриот своей страны…

— Все это безумно интересно. Но давайте лучше поговорим о сексе.

Эта ремарка не могла не подействовать охлаждающе на раскалившуюся атмосферу спора. Впервые ее произнес один из старших британских офицеров — капитан Армстронг Уайт, чье судно «Сити оф Багдад», как вы помните, было нашей третьей жертвой. «Давайте поговорим о сексе…» В те дни эта фраза стала надежным рецептом возвращения разгулявшихся страстей, подогреваемых военным временем и атмосферой тропиков, в рамки хороших манер. Однако обмен любезностями в повседневном общении ни в коем случае не исключал практических шагов, касающихся более широкого спорного вопроса. Ох уж этот спор, острый, всеобъемлющий, когда в ход идут любые возможности. Я вспоминаю некоторые примеры «маневров», происходивших за кажущимся сердечным фасадом.

Дружелюбный Армстронг Уайт вел список наших призов, имен пленных, прибытия и отправления судов снабжения, а также собирал другую информацию, впоследствии оказавшуюся весьма полезной для британской разведки.

Неутомимый Виндзор сконструировал для себя секстант, с помощью которого получал довольно точные данные о нашем курсе. Капитан Смит с «Замзама», переведенный на «Дрезден», помогал вооруженному моноклем доктору Хантеру прокладывать курс.

«Простые» матросы проделали глазок в переборке, через который могли наблюдать за тем, что происходит в трюме, где находится гидросамолет.

Они же регулярно бросали в воду кусочки бумаги и делали расчеты скорости и пеленгов.

Все это всплыло на поверхность, как такая же составная часть саги «Атлантиса», как любое из деяний наших людей, когда орудия противника в конце концов решили его судьбу. Пока наш корабль странствовал по безбрежным океанским просторам, подобное представлялось бессмысленным, да и производилось лишь от случая к случаю. Когда же невидимый дух войны, повелевающий людскими судьбами, ввергал нас в пучину боевых действий, такие действия стали равноправной частью нашей повседневной жизни, как еда или питье.

Мы использовали маскировку нейтралов, чтобы спрятать орудия. Мы изучали и анализировали каждый документ, который удавалось найти на захваченных судах, после чего отправляли кажущиеся нам важными сведения в Берлин. Наши пленные получали информацию в процессе дружеских бесед с членами команды.

Я вспоминаю день, когда наш доктор устроил вечеринку в честь дня рождения одного из английских капитанов, которая закончилась тем, что англичанин, мертвецки пьяный, уснул на кровати доктора, а тот приблизительно в таком же состоянии растянулся на диване. Я также помню, как английский художник, используя каждую возможность контакта, составил, на основании услышанного, удивительно точный план нашего корабля. Он ошибся лишь в одном — указал на нем одно 8-дюймовое орудие. Так проходили наши дни — в составлении заговоров, их раскрытии и общем обмене любезностями.

Конечно, какие-то трения возникали, но их было так мало, что это удивляет меня до сих пор. В «Общих правилах для пленных» я лично отредактировал правило номер шесть. Оно начиналось следующими словами: «Командование облегчает условия содержания, разрешая проводить время на палубе, предоставляя возможности для соблюдения личной гигиены и т. д.» . Я добавил: «Мы хотим слышать дружелюбное „доброе утро“, когда командир или знакомые офицеры проходят по палубе, видеть уважение, с которым пленный освобождает дорогу, и сотрудничество, выражающееся в соблюдении чистоты на палубе и в помещениях».

«Доброе утро» оказалось последней каплей. Один из воинственно настроенных офицеров довольно резко поинтересовался, что мы имеем в виду. Должен ли он приказать людям говорить «доброе утро» и вставать при появлении немецкого офицера? Если да, можно ожидать неприятности. Я объяснил, что включил этот пункт только из-за грубости небольшой части членов команд, которые, обнаружив, что мы не такие уж звери, как они полагали, заняли открытую обструкционистскую позицию. Мы, сказал я, стараемся вести себя пристойно, насколько это позволяют реалии войны, и хотели бы, чтобы наши пленные это ценили. Что должен подумать офицер, если, войдя в какое-нибудь помещение своего же судна, ему придется пробираться через вытянутые ноги развалившихся бездельников? Объяснение показалось бойкому офицеру разумным, и больше аналогичных вопросов не возникало.

Только один раз мы были вынуждены применить меры дисциплинарного воздействия к пленному, да и то по причине его дерзости по отношению к британскому офицеру. С самого начала у нас была альтернатива или унизить британских офицеров, взяв на себя полный контроль над пленными, или поддержать и укрепить их власть в пределах границ, установленных обеспечением безопасности корабля. Мы выбрали второй путь. Насколько это представлялось возможным, команды судов содержались вместе. Их офицеры передавали наши распоряжения и отвечали за их исполнение, то есть сохраняли относительную власть. По большей части команды старались держаться вместе и поближе к своим офицерам, но в любой семье не без урода, и в команде всегда находилась небольшая группа недовольных — балласт для любого корабля.