Александр Нилин - Валерий Воронин - преждевременная звезда

И то, что в отпуске торпедовцы сильно веселятся, начальство не беспокоило — ведущие игроки собирались в большинстве случаев одной компанией. И начальству казалось, что неплохо будет, если футбольная Москва почувствует настроение серебряных призеров. На заводе успех «Торпедо» решено было отметить с особым размахом — мы присутствовали на двух банкетах: во Дворце культуры ЗИЛа и в Мячково. На банкете во Дворце культуры я впервые увидел вблизи Яшина. Здесь он диаметрально противоположен был своему официальному имиджу. Когда Аркадий Вольский — парторг ЦК на автозаводе — предоставил ему слово, он сразу же пошутил: «Ну вот, дали слово, когда я за стул вынужден держаться» — заметным стало, что выпил динамовский голкипер крепко, но солидный опыт подобных застолий не позволит ему расслабиться. И он произнес приличествующие случаю слова, растрогавшие торпедовцев и нас — гостей. Чувствовалось, что Лев Иванович действительно расположен к соперникам-призерам. После банкета он еще поехал на новоселье к Батанову, куда заспешил и наш сослуживец по АПН Борис Королев. Мы к тому времени немного соперничали между собой за близость к футболистам. Так, на очень важный матч в Тбилиси, предшествующий ташкентской переигровке, летал и мой начальник Авдеенко — и вернулся другом не только Иванова и Воронина, но и Метревели, который после победы динамовцев устроил у себя на квартире ужин для бывших одноклубников (и примкнувшего к ним нашего заведующего Александра Александровича).

Как-то все мы — футболисты и сотрудники Агентства — засиделись в Доме журналистов, после чего решено было ехать на Ленинский проспект — в гости к Валентину Иванову. Меня в момент сборов отвлекли знакомые за соседний столик — и когда я обернулся, то увидел, что в ресторане остался и Володя Щербаков со своей девушкой Майей (за пятнистую шубу ее прозвали Леопардом). На мое удивление Щербаков, плохо скрывая детскую обиду, объяснил, что ему ехать домой к Иванову не совсем удобно, а вот вместе со мной он поехал. Но и у меня не было полной уверенности, что меня звали. К тому же я догадывался, что девушка щербаковская не нравится жене Валентина Козьмича Лиде и вряд ли нравится воронинской жене (пройдет много лет, распадутся браки Воронина и Щербакова, а Валя с Майей найдут общий язык, но кто бы мог это предсказать поздней осенью шестьдесят четвертого года?). Я знал и то, что у жен главных торпедовских футболистов вызываю неприязнь как не по чину пьющий холостяк, проигрывающий в сравнении с товарищами, больше отвечающими их представлению о респектабельности, — один жил и работал за границей, у другого машина, у третьего редкие пластинки. И у всех — жены, с одной стороны, ограничивающие выпивку мужей, а с другой, сами не прочь посидеть за хорошим столом, с умеренным возлиянием и беседой, не выходящей за рамки общеизвестного, без пьяных откровений и надрыва.

Поэтому вполне понятно, что я — начинающий журналист, в первый же после получки день пропивающий всю зарплату, склонный в нетрезвом виде говорить долго, горячо и непонятно, для семейных праздников не создан, но могу быть опасен благополучному супружеству тем, что загулявшим мужьям компанию в любой момент готов составить.

Женя насторожил еще летом, когда команду «Торпедо» пригласили на традиционную пятницу в АПН. На таких пятницах сначала встречались с кем-либо из знаменитых людей, а затем показывали иностранный кинофильм, обеспеченный дочкой Брежнева. Не каждый из сотрудников Агентства мог и попасть на такие вечера. И я, конечно, поступивший на работу в июне, никогда до приглашения в наш конференц-зал на четвертом этаже торпедовцев на подобных праздниках не бывал. Но, как завсегдатай Дома журналистов, попал до начала вечера встречи с торпедовцами на день рождения барменши Тамары и, разгоряченный даровой выпивкой, убедил старших товарищей, что представлять футболистов со сцены должен не кто иной, как я. И нес, разумеется, околесицу, чем разгневал АПНовских командиров, понятия не имевших о моем существовании. Шокированы были и гости. Опечаленный и отрезвевший после неудачи с конферансом, я стоял у входа в здание АПН. Мимо проходили Воронин с женой — рекламно красивые и нарядные. Я ничего лучше не придумал, как позвать Валерия в ресторан ВТО. Жена Валя в своем белом плаще отшатнулась от меня, а Воронин вежливо сказал мне, что Валя ничего с утра не ела — и они идут сейчас в «Арагви».

В декабре, когда ударили морозы и залили лед для хоккея, мы в одну из суббот собрались на стадионе «Динамо» — хозяева поля играли со свердловским клубом армии — встречались, то есть, сильнейшие тогда команды по хоккею с мячом. И за «Динамо» играл Слава Соловьев — и здорово играл, забил первый гол. После динамовской победы решено было ехать в Дом журналистов. Только Иванов отказался — он пришел на хоккей с приятелем и куда-то с ним торопился. На стадионе присутствовал и очень тогда популярный спартаковский футболист Галимзян Хусаинов. Соловьев подарил ему клюшку — Хусаинов некогда жил в Куйбышеве, выступал и за хоккейную команду. В такси, по дороге в Дом журналистов, Гиля, ослабевший от выпитого на морозе для согрева, стал подробнейшим образом рассказывать сидевшему на переднем сиденье Борису Батанову о матчах, сыгранных им еще по юношескому разряду. Вали Ворониной на хоккее не было, она приехала прямо в ресторан — и как красивая и единственная дама в застолье верховодила в разговоре.

Мне даже не так хотелось понравиться Вале (я своих возможностей не переоценивал), как хотелось, чтобы Валя понравилась мне.

В футбольной среде она, как танцовщица «Березки» в недавнем прошлом, представляла мир искусства. И привыкла высказываться с эффектной категоричностью, которой я и тогда не терпел.

Я переживал тогда пору, о которой мне совсем неприятно вспоминать — досада берет, что шел мне двадцать пятый год, а я так бестолково распоряжался молодостью, внушая себе, что веселюсь, что окружил себя друзьями по гроб жизни. Я много пил, жил из-за этого в изображении, плохо наведенном на резкость, совершал от непроходившей застенчивости множество ненужных молодецких поступков, культивировал в себе никем не оцененное гусарство. Но кое-что к тому времени я успел прочесть, кое о чем передумать, я вырос в семье, где кое-какие принципы родители все же сумели мне внушить, я пережил безответную любовь к театру, учился какое-то время в элитном учебном заведении. И то, что говорила за ресторанным столом Валя, я считал ерундой, в лучшем случае, пошлостью. Меня унижало, что пребывание за этим столом в обществе футболистов требует от меня известного опрощения. Я не был самим собой. Я поддерживал впечатление о себе, как о парне замечательном, в первую очередь готовностью выпивать с утра до вечера — и не претендовать на первые роли.