Овидий Горчаков - Прыжок через фронт

Пока переправляется первая партия, остальные лежат за старыми прибрежными вербами, готовые прикрыть товарищей огнем. На три рейса по три человека с перевозчиком уйдет не менее часа. Лучше не попадаться немцам на глаза — без потерь не обойдется. Да и переправа будет сорвана. Пока приходится отбиваться лишь от злого комарья.

— Переправляться будем вместе, — говорю я Тамаре, — в одной лодке. От меня — ни на шаг! Плавать-то умеешь?

— Я Дон переплывала, но рацию купать нельзя. От черной речной глади тянет холодком, запахом водорослей. Ветер восточный — это нам на руку.

Настает и наша очередь. Устраиваю Тамару с рацией на корме. Батареи беру сам — с двумя сумками она, в случае чего, ни за что не выплывет. Тихо журчит вода. Настороженное ухо ловит плеск на перекатах. Каждую секунду ждешь выстрела, взрыва стрельбы, которая расколет ночь. Нам везет: над плесом стелется косматый туман, луна за облаками.

На той, на польской стороне мирно прокричал петух, сонно тявкнула собака. Я оглянулся на советский берег: в сплошную темную массу слились вербы, сосны и ели. Уходят они, сосны и ели, далеко на восток, к партизанским моим лесам в Белоруссии, к перелескам Подмосковья…

Пока тихо. А вдруг вспыхнет, загремит, вздыбится Буг, как в ночь на 22 июня сорок первого? Пока нам везет..

Буг… Я ни на минуту не забываю, что это не просто река. Это Буг. Река не менее роковая, чем Рубикон, чем мифическая Лета. С виду ничем особым не приметна, лопухи на берегу, бузина, но даже в кроваво-красном суглинке, налипшем на сапогах, чудится нечто символическое. Вот в такую ночь здесь, под Брестом, поползли по дну Буга танки-амфибии Гудериана. Демонстрируя превосходство боевой техники вермахта, они прошли по дну реки, под водой. Здесь взяла старт величайшая из войн, здесь начался ее разбег. И здесь пали первые герои.

На советской стороне защелкал соловей. Наверное, пели соловьи в прибужских кустарниках и в ту последнюю мирную ночь, три года назад, когда через Рубикон мира и войны шагнула многомиллионная армия Германии.

Солнце в тот день взошло в 3.45. Надо спешить — и сегодня оно придет примерно в это время. Нужно успеть добраться до леса, запутать следы. Наш путь лежал через Забужье в Парчевские леса. Указанный Центром район действий — Парчев — Любартув в междуречье Буга и Вислы.

Мы, недавние школьники, студенты, молодые рабочие, мало знали тогда о Польше. Помнили со школьной скамьи, что другом Пушкина был Мицкевич, до войны брали в «Герценке» или «Ломоносовке» Словацкого и Ожешко, Пруса и Сенкевича, зачитывали до дыр книги Ванды Василевской. Костюшко и Домбровский были и для нас символом свободолюбия. Мы с детства восхищались героической борьбой польского народа против Романовых и Гогенцоллернов, помнили, что русские народовольцы боролись рука об руку с героями польского «Пролетариата» против одинаково ненавистного для них всероссийского самодержавия, что рабочие Варшавы и Лодзи в нашу общую революцию 1905 года дрались так же отважно, как и рабочие Красной Пресни. Мы знали имена Юлиана Мархлевского и Розы Люксембург и «делали жизнь» по Феликсу Дзержинскому…

Мы знали и то, что в Польше нас встретят не только друзья, встретят и враги, называющие себя поляками, те, кто хотел сделать Польшу буферным государством, «бастионом христианства», кто был виновником сентябрьской трагедии 1939 года, кто сложил оружие перед гитлеровцами, но в сорок первом стрелял в спину красноармейцам, кто интриговал против польского народа в эмиграционном польском правительстве, подручные тех, о ком нам с ненавистью рассказывали белорусы и украинцы, — князей Радзивиллов и Потоцких, графов Замойских… Однако мы понимали, что эти люди прежде всего враги польского народа, и потому отказывались их считать поляками, как не признавали земляками власовцев и изменников из бригады предателя Каминского, по воле Гитлера предавших Варшаву огню и мечу.

Что ожидало нас в Польше?.. Трудно было заранее все предвидеть, предугадать. Но недаром прошли мы сотни километров по оккупированной гитлеровцами советской земле, недаром видели пепелища хуторов на Волыни и непогребенные тела скошенных пулеметным огнем крестьян Полесья. «Новый порядок» был одинаков для всех славянских народов — для русских и украинцев, для белорусов и поляков. И в этом мы скоро убедились, попав в «генерал-губернаторство» Ганса Франка, где поляки перестали быть официально поляками и были лишь «нихтдойче» — «ненемцами».

Так вот она, Люблинщина, вот она, Польша!.. Костелы и распятый Христос на перепутьях. Черные остовы печей, — и тут прошли с мечом и огнем каратели..

Спустя четверть века часто достаю я из своего партизанского архива пожелтевшие от времени генштабовские карты и разглядываю их, вспоминая давние боевые дела и походы. Вот этот «гостинец» — большак или шлях — из Влодавы на юг в Ленчо мы переходили ночью. До сих пор помню я названия тамошних сел за шоссейной дорогой Влодава — Холы: Колачи, Эджарка, Люта. В лесу под Лютой мы устроили первый привал после перехода через Буг. В памяти встают зеленые перелески, песчаные холмы, болота и частые загайники. Села Ожехов, Землинец, Лейно… В любом месте мы могли наткнуться на засаду, ввязаться в ненужный нам бой с гитлеровцами. Шли по всем правилам, выслав вперед и слева и справа по ходу движения головные парные дозоры…

Продуктов у нас было в обрез — перед прощанием с Каплуном я не успел принять до зарезу нужный мне груз с Большой земли, груз одежды, продовольствия и, главное, оружия, боеприпасов и питания для Тамариной рации. Мы скоро узнали от местных жителей, что в селах — не то что в Белоруссии — работали «склепы» — лавки. Кто-то из наших называл их упрямо «сельпо» — так привычней. А «склеп» — это на кладбище… Однако в «склепы» мы могли сунуться, лишь рискуя жизнью: в селах действуют «постерунки» — полицейские участки. Ясно, что придется искать верных людей среди поляков, чтобы поручить им закупки продуктов. Деньги, слава богу, у меня еще имелись.

Поздно вечером, разбив временный лагерь в незнакомом лесу, я попросил Тамару связаться с Центром. Командование торопило с выходом в новый район действий, интересовалось переброской войсковых и грузовых эшелонов гитлеровцев на железной дороге Лукув — Демблин — Варшава, строительством оборонительных сооружений вермахта на западном берегу Вислы. Но до Вислы было еще немыслимо далеко…

В ту же ночь мы наткнулись на группу вооруженных поляков. Обошлось, к счастью, без перестрелки. Нам повезло: это был отряд Армии Людовой.

— Сердечно витам пана поручника и партизантой радецких! — приветствовал нас молодцеватый поручник, усатый щеголь, симпатяга. Он предупредил меня, что немцы начали «гроссфандунг» — большую облаву на партизан в бассейне Западного Буга, угостил бимбе-ром — крепчайшим самогоном — из трофейной фляжки, обтянутой серым сукном: