Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

От полетов не отказался никто.

В начале зимы мощные циклоны раз за разом обрушивались на приволжские степи, таща за собой плотную низкую облачность, туманы, обильные снегопады По всем законам летной жизни полеты нужно было отменить, но на фронте свои законы, а под Сталинградом слово «нельзя», кажется, совсем нами было забыто. Но от неба пощады не жди… И оно не замедлило с местью!

Первого декабря десять самых опытных экипажей, взяв техников для подготовки самолетов, вылетели на аэродром Эльтон для выполнения боевого задания На подходе к озеру нас встретил снегопад. Кое-кто успел проскочить и сесть у Эльтона. Шесть машин, в том числе и экипаж Щуровского, в котором летел я, вынуждены были возвращаться к себе в Балашово. Текла под крылом серая, укрытая снегом степь, терялся в тумане горизонт. Штурман все тревожнее вглядывался вперед — погода по маршруту резко ухудшалась. К Балашову подошли в сумерках и в снегопад. С трудом, каким-то неведомым чутьем Щуровский угадал аэродром, посадил Ли-2, отвел его с ВПП, выключил моторы. Тихо шуршал снег по обшивке и стеклу кабины, свет мощных прожекторов у посадочного Т увязал в нем, а в небе оставался Ли-2 с бортовым номером 14 — машина лейтенанта Я. А. Ильяшенко.

Снег падал все гуще, мы слышали в самолете по рации переговоры экипажа с командным пунктом, и в душе каждого нарастала тревога.

— Сколько у них осталось топлива? — спросил Щуровский.

— Мало, — сказал я. — Заправка была такая же, как и у нас. На запасной уйти не смогут.

Темной тенью, с включенными сигнальными огнямн и фарами над ВПП вновь промелькнул Ли-2.

— Они совсем не видят землю, — тихо произнес Олейников. — Снег глушит видимость до нуля. Барахтаются как слепые котята.

— Да еще труба в створе полосы. Они боятся ее, — сказал Щуровский — Я бы тоже боялся.

В створе ВПП, прямо по курсу, стояла скрытая снегопадом высокая кирпичная труба котельни. Ильяшенко не видел земли, не видел трубы, не пробивался к нему и свет прожекторов. Земля и небо смешались.

— Что он делает?!

В отчаянной попытке нащупать аэродром летчик включил фары, стал снижаться. Ли-2 потерял скорость, свалился в штопор и тяжело рухнул в 40–50 метрах от нашей стоянки. Желтое пламя метнулось вверх, осветив все вокруг. Мы бросились к горящей машине. На белом снегу у разрушенной хвостовой части фюзеляжа лежали выброшенные из самолета при ударе механик по электрооборудованию старший сержант В. М. Иванов, радист старшина И. И. Дмитриев, воздушный стрелок старшина В. Е. Юрин. Лежали без движения. Мы осторожно подняли их. Таял от жаркого огня снег. Подошла санитарная машина, мы быстро погрузили раненых.

— Уходи! — закричал Щуровский. — Сейчас баки взорвутся!

С горечью глядели мы, как гигантский костер пылал на аэродроме. Не в бою, не от пуль врага — в схватке с небом погибли опытный летчик командир экипажа лейтенант Я. А. Ильяшенко, пришедший в полк из авиагруппы ГВФ, штурман А. И. Колесников, борттехник И. Я. Цирлин и механик этого самолета, который он так любил и берег, техник-лейтенант А. С. Гончаренко. Он был в моем, первом авиаотряде, Леша Гончаренко, тридцати четырех лет, добродушный, спокойный, выдержанный парень, в полной мере разделивший печальную судьбу экипажа. Да, небу все равно, кого экзаменовать.

…Очередная ночь, очередной боевой вылет. Теперь надо бомбить станцию Морозовская. Экипаж А. Д. Щуровского назначен ведущим группы. Морозная ясная ночь едва не стоила ему жизни. Еще на подходе к цели Ли-2 поймали лучи прожекторов, а зенитчики приложили все свое умение, чтобы вогнать Ли-2 в землю. Щуровский довел самолет, отлично выполнил посадку, зарулил на стоянку. Мы — к мотору. Осколками пробит обтекатель, поврежден корпус магнето зажигания.

— Ну что, начальники тяги, есть у нас шанс получить из ваших рук самолет к следующему вылету? — спросил Щуровский. — Или не успеете?

— Успеем, — сказал я. — Идите ужинать, а мы поработаем.

Вместе с мотористом А. В. Батуриным протянули под крыло переносную лампу, поставили стремянку.

— Сколько сегодня? — спросил я Батурина, снимая рукавицы.

— С вечера метеорологи двадцать два градуса намерили, — сказал он. — Но ветер, видишь, разгулялся, так что клади все тридцать…

Мела поземка, большие мохнатые звезды сияли в небе. Лицо, руки жег мороз, к металлу прилипала кожа, Но что поделаешь, надо откручивать винты, болты, гайки… Пока экипаж ужинал и получал новое задание, мы успели заменить и отрегулировать магнето, «подштопали» обтекатель, опробовали моторы, заправили машину маслом, бензином.

— Неужто, мужики, успели? — из темноты вынырнул командир самолета.

— Успели, — ответил я.

— Спасибо, — просто сказал Щуровский. — Спасибо, братцы. Мы сейчас свой долг отработаем…

— Поосторожней только, — попросил Батурин. — Видимость-то какая…

Его просьба не была обычным дежурным предостережением. Наших истребителей в небе под Сталинградом явно не хватало, чтобы прикрыть самолеты полка. Ли-2 летали чаще всего без охраны, и нужна была отличная техника пилотирования, решительность и отвага, чтобы наносить бомбовые удары и уходить от истребителей врага.

Впрочем, не только немецкие истребители хозяйничали в воздухе. Своим вниманием нас, наземный состав, не обходили и фашистские бомбардировщики. Редко нам выпадали дни и ночи, когда не рвались на нашем аэродроме бомбы. Мы смирились с вражескими налетами и, когда работы было очень много, даже не уходили в укрытия. В начале декабря это едва не привело к жертвам.

На Ли-2, вернувшемся с боевого задания, я с техником А. Т. Милюковым и механиком Н. В. Титовым меняли двигатели, фермы и гидравлические сервоподъемники механизма шасси. Нам помогали мотористы. Рядом стояли еще две машины, на которых велись регламентные работы. Особого внимания на гул фашистских стервятников мы не обратили, хотя я как и положено, скомандовал: «В укрытие!» Милюков с Титовым поднимали краном мотораму с двигателем; они с досадой глянули на меня и продолжали делать свое дело. Свист возник неожиданно. Он стремительно нарастал, мощный взрыв тряхнул землю. Воздушной волной нас сшибло с ног, дверь рядом вырытой землянки вышибло и швырнуло внутрь. Я встал, отряхнулся. Режущая боль полоснула в голове — дала о себе знать давняя контузия.

— Все целы? — с тревогой спросил я.

— Целы, — мрачно буркнул Милюков. — Работать, сволочи, только мешают…

Никто из нас не думал о себе, думали о работе. А ее с началом контрнаступления наших войск становилось все больше. Мы хорошо понимали, как тяжело дается матушке-пехоте каждый клочок земли, отвоеванный у врага. Идти в атаку нужно было по открытой местности, по степи, а враг сидел в траншеях. И нам, конечно же, хотелось помочь нашим солдатам преодолеть грозные позиции, сделать все возможное, чтобы взятие их обошлось меньшей кровью. Каждый самолето-вылет — это бомбовый удар по врагу, это дополнительные боеприпасы, так необходимые в сражении, это десятки спасенных раненых бойцов… И потому мы старались делать так, чтобы самолето-вылетов полк выполнял как можно больше.