Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

Вот в это напряженнейшее время нам было приказано ввести в строй как можно быстрее неисправные самолеты, стоявшие на ремонте в полку и в ПАРМ-10. Участвуя в тяжелых, изнурительных боях, с августа по декабрь мы потеряли многих товарищей, потеряли и самолеты. Немало машин вышли из строя из-за повреждений, износа, поломок при вынужденных посадках на запасных аэродромах, отказов материальной части. Восстановление Ли-2 шло медленно. Не хватало новых двигателей, воздушных винтов, необходимых запасных частей. К тому же лучших наземных техников мы переучивали для работы в небе, они становились борттехниками, а пополнение из школ ВВС и АДД весьма плохо знало Ли-2 и технологию его обслуживания и ремонта. Чтобы быстрее ввести молодежь в строй, закрепляли за каждым новичком опытных специалистов, наставников. Мне как старшему технику авиаотряда возни с этими ребятами выпадало больше всех. Со мной они вели регламентные работы, устраняли сложные дефекты. Каждая операция требовала предельной собранности, внимания, чуткости рук, точности движений. В авиации нет мелочей, любая оплошность, допущенная на земле, даст знать о себе в полете. Впрочем, и на земле они тоже ни к чему.

…На очередном Ли-2 подошло время сделать «регламент» после 100 часов работы двигателей. Взялись мы за дело с механиком-стажером Н. И. Арсентьевым и механиком И. П. Давыдовым. Проверили двигатели — в одном из цилиндров степень сжатия равнялась нулю. Размонтировали мы его, установили диагноз неисправности: прогорел клапан выпуска.

— Нужен новый цилиндр, — сказал Давыдов. — На морозе клапаны не притрешь.

Он прав. Мы работали на тридцатиградусном морозе, при пронизывающем ветре, а притирка клапанов требует совсем других условий.

— Сними цилиндр с двигателя, который уйдет в капитальный ремонт, — распорядился я. — Заменим только поршневые кольца.

Цилиндр сняли, я проверил его. Подготовили к установке. Я подробно объяснил, как надо выполнять работу, и ушел на другую машину, где меня уже ждали, чтобы опробовать отремонтированный мотор.

Арсентьев снял поршень с прицепного шатуна, очистил его от нагара, промыл, укомплектовал новыми уплотнительными и маслосборными кольцами — все как положено. Теперь оставалось главное — установить и смонтировать цилиндр с поршнем на картере двигателя. Давыдов смазал поршень с кольцами, расставил их стыки в канавках. Арсентьев обжал кольца специальным приспособлением, и Давыдов начал ставить цилиндр, опуская его осторожно на поршень. Когда он уже был над нижним маслосборным кольцом, Арсентьев не обжал его, а подал команду, дескать, опускай цилиндр. Тут-то и обломался конец кольца. Арсентьев растерялся, не снял его с заглушки, сдвинул по неосторожности ее с окна картера, и обломок упал в полость двигателя.

Давидов, злой и бледный, пришел за мной, доложил о чрезвычайном происшествии. Я вернулся к Ли-2. Арсентьев стоял опустив глаза и нервно теребил тряпку.

— Надень рукавицы, — сказал я ему. — Руки обморозишь, а работать за тебя никто не собирается. Что делать будем, механик? Подкинул ты нам задачу…

Арсентьев молчал. Одно неверное движение, и вот нужно снимать еще два нижних цилиндра, ставить поршень и бензином промывать картер до тех пор, пока злосчастный осколок кольца не выпадет из полости. Я стиснул зубы, чтобы не выругаться. И будто злее стал мороз от этой неудачи, и резче ударил, словно из засады, ветер, круто замешенный на колючем снеге.

Работали весь день, уходя в землянку на обогрев на две-три минуты, когда становилось совсем невмоготу и пальцы рук не сгибались от холода, Арсентьев работал без перекуров. Расстроившись, он и на обед идти отказался. Поздним вечером под заунывный вой метели мы закончили менять поршневые кольца и монтировать все цилиндры. Когда последняя гайка легла на свое место, Давыдов молча сложил инструмент и, не попрощавшись, ушел.

— Пойдем и мы, — сказал я Арсентьеву, — Вот так-то, брат, в нашем деле мух ловить. Ты еще дешево отделался. Запомнится денек?

— Да уж запомнится, будь он трижды проклят, — сказал в сердцах механик-стажер. — Я теперь на эти кольца дышать боюсь.

— А ты не бойся. Ты просто учись у других и работай, чтобы переделывать за тебя не пришлось.

К середине декабря техники, механики, мотористы ходили с опухшими, израненными руками, с осунувшимися, похудевшими, обмороженными лицами, по полк пополнился боевыми машинами: пять самолетов мы ввели в строй силами техсостава эскадрилий, три — в ПАРМ-10. К вылетам были готовы двадцать восемь машин из тридцати. Едва ли лучше нас выглядели борттехники Леонид Шведов, Николай Алехин, Петр Синельников, Павел Щербина, Федор Ващенко, Михаил Бобков и другие, кто всю тяжесть восстановительных работ разделил вместе с нами. И я не знаю, как точнее сказать: они работали в перерывах между боевыми вылетами или летали в перерывах между работой. Случалось, кто-то к начатой работе не возвращался…

Тяжело давался каждый боевой вылет нашим экипажам. Чтобы нанести наибольший урон противнику, летчики брали в запас мало топлива и много бомб, тем самым вполне сознательно идя на риск — в непогоду малейшая потеря горючего означала посадку вне аэродрома. У своих ли, у врага… Берега реки Россошки летчики, штурманы изучили лучше собственных ладоней, идя на бреющем, прижатые к земле низкой облачностью и снегопадами, Погода, холмы, балки скрывали скопления вражеских войск, склады, укрепления, танки. Работать приходилось на минимально допустимой высоте, а значит — при максимальной вероятности быть сбитым.

Разгорелись напряженные бои. Фашисты, попавшие в котел, дрались с обреченностью смертников.

В госпиталях Донского фронта скопилось много тяжелораненых. Мы получили распоряжение командования 1-й авиадивизии готовиться днем к транспортным перевозкам. Инженер полка майор Н. С. Фомин собрал нас на КП аэродрома, внимательно посмотрел — все ли здесь, и приказал:

— Надо провести тщательную профилактику силовых установок и колес шасси, обеспечить безотказную, бесперебойную работу самолетов на прифронтовых аэродромах. На каждую машину борттехникам дайте в запас по комплекту свечей зажигания, чтобы они сами устраняли возможные дефекты моторов. На подготовку машин отводятся одни сутки.

Мы тогда еще пе знали, что нам предстоят полеты, быть может, не столь рискованные, как боевые, но гораздо более тяжелые. Потому что трудно пережить человеку то, что увидели мы.

…Командир полка Б. П. Осипчук вернулся из полета в сумерках. Очередной снегопад прижал авиацию к земле, и потому на собрании личного состава полка были почти все. Осипчук долго молчал, потом начал говорить, и каждое слово давалось ему с трудом: