Максим Капитановский - Во всём виноваты «Битлз»

Я бросился к нему, облил слезами и сдавил в своих могучих объятиях.

— Пионер! — кричал я. — Пионерище, какими судьбами, здорово!

— Хай, Капитан, — с достоинством проговорил он, мягко высвобождаясь, — вообще-то я теперь Комт. Ну что тут непонятного? Время-то идет: сначала был Пионером, потом — Комсомольцем, а сейчас — Коммунист, сокращённо — Комт. Да и ты, наверное, уже не Капитан, а какой-нибудь там Генерал или Адмирал.

— Да какое там! Ну ты-то как? Как рука? Гипс-то снял?

— Гипс снял. Но недавно — всё времени не было. А рука подсохла, видишь, не гнётся, но пальцы хорошо шевелятся. — И он пошевелил своими худыми пальцами, в которых мне почудился обрывок верёвочного аксельбанта.

— Боже мой, Пионер, — я всё никак не мог опомниться, — но что такое отвратительное место, как это, делает вокруг такого потрясающего фрукта, как ты?

— Ну, ну уж! Отвратительное, — передразнил он меня, — ты приезжай ко мне на дачу в субботу, я тебе телефончик оставлю. Кстати, нет ли у тебя знакомых — пару шкур медвежьих достать. Мне на третий этаж — в каминную, только белых, а то у меня от бурых аллергия.

Пионер поправил кепочку и оглянулся — за его спиной уже минуты три топтался какой-то вахлак, безуспешно стараясь привлечь к себе внимание.

— Там, это, как ево… — Он пошмыгал носом.

Новоявленный Комт вздохнул и поманил меня к стоявшему неподалёку «жигуленку», около которого маячили растерянные электрики. Там нужно было подключить выпавший провод, для чего в силу особенно удачной конструкторской компоновки пришлось бы разбирать полдвигателя. Пионер лег под машину и ловко, нахрапом взял проводок, внутрь его пропустил тонкой рукой в один-два этапа и быстро, надежно закрепил.

— А так вам полдня бы пришлось проработать, мозги б встали раком у вас в голове, всегда вы на помощь зовёте кого-то, — он их поучал, принимая лаве. — Понимаешь, — говорил мне Пионер, — я здесь основной по всем вопросам. Последняя инстанция. Ты правда приезжай ко мне в субботу. Анашу покурим — помнишь Пшикера? А то девчонок возьмём, у меня есть.

— Ах ты мой дорогой Пионерчик, — у меня прямо язык не поднимался этим противным и гадким словом «Комт» его называть, он для меня был и навсегда останется Пионером, — да бог с ними, с девчонками. Вон у тебя уже борода седеть начала. Так посидим.

— При чём тут борода, — сказал он и правой рукой приподнял козырек, чтобы я мог видеть его хитрые глаза, а левой жестом фокусника достал из-за пазухи два рентгеновских снимка.

Похоже, что это была пионерская грудная клетка. Снимки просто поражали шикарным качеством, и мучительно хотелось воспользоваться старинной полузабытой технологией и записать на них «Twist again» или «Rock around o'clock».

Я посмотрел их на просвет: с правой стороны из третьего ребра сверху высовывался хорошо различимый бес.

— Комтик, милый, выручай, — наперебой загнусавили новые просители, — четвертый час холостые обороты убавить не можем, винт — до отказа, а он ревет, как чёрт.

— Коврики поменяйте, уроды, — задумчиво сказал Пионер, пряча деньги. — Видишь, Капитан, как поскакали! Они, идиоты, машину помыли перед ремонтом, а потом коврики перепутали: левый с правым, а правый с левым, — вот резина на педаль газа и давит.

Я только руками развёл, а в каждой руке по снимку. Тут за мной прибегают: «Кошелёк, твоя лайба готова».

— Ладно, — Пионер потянулся, как кот, поправил кепочку и забрал у меня снимки. — устал я сегодня. Давай, до субботы. Вот тебе мои телефоны, — он подал мне визитную карточку с золотым обрезом, — третий — это в машину, а хочешь — я за тобой тачку пришлю.

Совершенно оглушённый, я поплюхал домой, всё ещё не веря, что машина у меня едет и работает. Было уже совсем темно. Недалеко от дома, под фонарём, стоял какой-то автомобиль с открытым капотом. Я остановился, вылез и полчаса стоял, тупо глядя в покрытые ржавчиной железки.

В общем, «Взвейтесь кострами, синие ночи!..»

Это место на Гарден-ринг называется Туф-сквер. Когда-то очень давно посередине проезжей части были высажены деревья, образовавшие со временем тенистую аллею, где горожане, работавшие в деловом центре, любили отдыхать во время обеденного перерыва. Большинство офисов находилось не далее пяти минут ходьбы, и служащие со своими бутербродами и термосами с удовольствием устраивались на старинных чугунных скамейках в тени больших деревьев.

Политические и военные бури уже отшумели, в стране царила стабильность. Внешняя и внутренняя угроза еще только начинала вызревать в приграничных районах и на кухнях при плотно закрытых дверях.

Тогдашний глава государства пользовался любовью и уважением народа и имел крепкий международный авторитет.

Однажды усталый президент проезжал по Гарден-ринг в лимузине с задёрнутыми шторками. Следуя на очередное утомительное совещание, он изредка поглядывал в щёлочку на беспокойную жизнь, кипящую вокруг. Машина шла без спецсопровождения, избегая лишнего внимания. Кроме самого президента в ней находились его личный секретарь и два референта, один из которых по совместительству являлся сотрудником Министерства безопасности и отвечал за охрану.

Лимузин остановился на перекрёстке. Президент рассеянно посмотрел в окно: «Вот уже и осень, еще одна моя осень, — думал он, глядя в щёлочку на детскую коляску, прислонённую к сухому дереву, — что-то рано в этом году, хотя на других деревьях листья еще зелёные».

— Сухие деревья надо бы убирать, — пробормотал президент и со вздохом переключился на текущие проблемы.

Референт привычно сделал пометку в блокноте и приготовился открыть дверцу: лимузин уже подъезжал.

На следующее утро старший советник администрации забрал в секретариате уже распечатанные распоряжения и передал их по команде. Одно из них гласило: «В целях улучшения пропускной способности одной из основных транспортных магистралей города очистить её от посадок и тем самым расширить и благоустроить проезжую часть Гарден-ринг…»