Иван Бенедиктов - Рядом со Сталиным

— Что это сегодня с Германом? Почему всю картину стоял без движения, будто его припаяли к полу?

Дирижер с трепетом объяснил причину. Сталин рассмеялся:

— Надо же быть такой беде…

К его шестидесятилетию в Георгиевском зале Кремля состоялся прием для членов Политбюро. За здоровье товарища Сталина Молотов так набрался, что начал вести себя неприлично, грубо предложив А. Пирогову спеть. Тот отмахнулся:

— Вячеслав Михайлович, вы же сами хорошо поете. Возьмите и спойте.

— Подхалим Пирогов! — почему-то рассвирепел Молотов и грохнул кулаком по столу. Пришлось его с эскортом вывести в служебную комнату.

В назидание всем Сталин посетовал:

— Нам, большевикам, негоже напиваться и упиваться.

После чего вместе с Ворошиловым и Буденным стал петь революционные песни. Семен Михайлович лихо играл на гармошке и, наконец, даже пустился в пляс. Это озаботило Сталина:

— Как бы наш маршал того… не рассыпался…

Члены правительства просматривали в Кремле все премьеры картин. В том числе — иностранных. Последней была английская. Сталин спросил председателя Комитета по кинофикации Большакова:

— Вы купили эту чепуху на золото?

— Нет, по обмену, — пробормотал тот.

— А «Чапаев» есть?

— Есть.

— Давайте его. Вот на каких картинах надо воспитывать молодежь.

Еще он любил картину «Волга-Волга». По ходу просмотра в зале раздавались возгласы:

— Браво! Ура товарищу Сталину!

— Сколько у нас Бываловых, — вздохнул он после сеанса и наказал Большакову: — Это совершенно не к месту. Больше таких приветствий не практикуйте.

Дома у Сталина обычно пели квартетом — он, Михайлов, Ворошилов и Молотов. Исключительно музыкальный, Сталин пел вторым тенором. Его любимым романсом был «Гори, гори, моя звезда», а из песен — украинская «У соседа хата била».

Наша бдительная охрана работала безукоризненно. В театре не было ни одной попытки покушения на Сталина или членов правительства. Но всех уберечь, к сожалению, невозможно. Я провожал в последний путь М. Горького. Дежурил в Доме Союзов у гроба Н. К. Крупской и закрывал ее крышкой. Участвовал в похоронах Д. Ульянова на Новодевичьем кладбище. Тяжкими были такие дни. А все-таки легче, чем постоянная служба в театре, где влетало каждый день. Разве в огромном хозяйстве, где сцена — больше зала, все предусмотришь? Например, во время торжественного заседания сверху летит соринка и падает на стол президиума. В ярком свете прожекторов она кажется огромной. Сталин ворчит:

— Что это у вас с колосников какие-то шмели пикируют прямо на стол?

Мне — взбучка от Власика. Ночью полез проверять колосники. Обнаружил посторонний предмет. Совершенно безвредный. Но как он там оказался? Ведь кто-то же положил его. И явно с провокационной целью. А то позвонил шеф:

— Ждите гостей.

Шла опера «Иван Сусанин». Я уже слышал сигналы машин на площади Революции, а дверь правительственного подъезда не открывалась и все. Хоть тресни! Наглухо заело верхнюю воздушную пружину. Пришлось рабочему Лузану вдребезги разнести ее обухом топора. Не то соответствующая кара мне была бы гарантирована.

А то во время балета «Конек-Горбунок» замкнуло провода в софитах. Вспыхнуло полотно декорации. Зрители, видимо, думали, что спектакль поставлен в новой редакции — так надо по ходу действия. Пожарных от этого фейерверка в холодный пот бросило. Про меня и говорить нечего — все происходило на глазах Сталина. Вдруг нашелся дирижер Ю. Файер: поставил оркестр на паузу. Занавес мигом закрылся. Одновременно упал с колосников огнеупорный занавес. В считанные минуты огонь потушили. Спектакль продолжался. Какая кара после окончания ждала меня? Ведь новый нарком уже брал всех в «ежовые рукавицы».

Грянула Великая Отечественная война. Театр быстро опустел. Основная часть труппы была эвакуирована в Куйбышев. Около тысячи артистов уехали в концертных бригадах на фронт. Многие добровольно ушли в ополчение или на рытье оборонительных рубежей. Я по-прежнему оставался комендантом, но одновременно возглавил спецгруппу из тридцати человек для сопровождения членов правительства по Москве и во время поездок на фронт.

Давно бытует прочное мнение, будто война застала Сталина врасплох. В связи с этим вспоминается такой эпизод. 5 мая на совещании в Кремле один бравый комкор заявил, что наш бронепоезд стоит на запасном пути. Сталин тотчас охладил его:

— Какая чушь! Какой запасной путь, когда враг стоит у границ Советского Союза!

Отсюда сами делайте вывод…

О начале войны Сталину доложил Жуков. Уже в четыре утра вождь приехал в Кремль. Затем прибыли Жуков и Тимошенко. Сталин регулярно появлялся на улицах, осматривал их после налетов немецкой авиации. Но прежде всего люди должны были видеть его и твердо знать, что вождь вместе с ними находится в столице и руководит ее защитой. Для еще большей убедительности он проверял посты на улице Горького, Земляном валу. Смоленской площади. На дежурных бойцов это производило огромное впечатление.

Как-то в четыре утра Сталин вышел на Калужской. Под ногами хрустело битое стекло. Вокруг полыхали деревянные дома. Машины «скорой помощи» подбирали убитых и раненых. Нас мигом окружили потрясенные люди. Некоторые женщины были с перепуганными, плачущими детьми. Внимательно глядя на них, Сталин сказал Власику:

— А детей надо эвакуировать в глубь страны.

Все наперебой стали спрашивать, когда же Красная Армия остановит врага и погонит с нашей земли? Успокаивая людей, Сталин улыбнулся:

— Будет, будет и на нашей улице праздник!

Затем, тоже после бомбежки, мы шли по улице Горького. У Елисеевского магазина над головами столпившихся людей появилась женщина, взобравшаяся на подставку фонаря, и стала громко укорять:

— Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое тяжкое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу!

Сталин только развел руками. Тут он действительно рисковал наравне со всеми. И одинаково с нами переживал результаты воздушных боев над Кубинкой, когда с двух сторон порой участвовало до четырехсот самолетов. После успешно отбитых атак Сталин тут же требовал для награждения списки отличившихся летчиков. Особенно задушевно он принял Виктора Талалихина, совершившего свой знаменитый таран.

Враг точно знал, где находится сталинская дача, и бомбил ее, надеясь обезглавить государство. Вокруг дома расположили дальнобойные морские зенитки. Сталин много раз поднимался на солярий, наблюдая за плотностью зенитного огня, отгоняющего самолеты. Потом фашисты применили осветительные ракеты на парашютах, которые зенитчики расстреливали на лету. Все же какой-то ас ухитрился послать бомбу точно. Она упала с внешней стороны забора и, не взорвавшись, ушла в землю. Когда саперы выкопали ее, то в стабилизаторе обнаружили свернутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью «Рот Фронт». А если бы тонна этой взрывчатки ухнула?! Вот как все роковым образом совпало…