Иван Бенедиктов - Рядом со Сталиным

Грачев сидел в кабине личного самолета Сталина…

Заодно хочу развеять сплетни о сталинской трусости. Вот несколько наглядных примеров. Хотя территория дальней дачи «Семеновское» постоянно обстреливалась минометным огнем противника, Сталин продолжал туда приезжать. Наконец даже поступило грозное предупреждение НКВД, будто одна из мин, уйдя в землю, не взорвалась. Вдобавок предполагалась умышленная закладка мины около дачи, а то и под нее. Пришлось доложить об этом Сталину. Соловов, естественно, опасался разноса: куда смотрел?! Но Сталин совершенно спокойно сказал:

— Вы же танкист и минер. Что ж, пойдемте, проверим.

Соловов начал действовать миноискателем. Сталин с любопытством топтался рядом. Да еще норовил обогнать Соловова, а тот не мог его отправить подальше в безопасное место. Благо все кончилось удачно. Потом над ближней дачей появился вражеский самолет. Зенитчики открыли огонь. Осколки снарядов градом сыпались на землю и шипели, как змеи. Власик трижды предлагал Сталину пойти в укрытие, но тот отмахивался, продолжая наблюдать за настырным стервятником и пальбой зенитчиков, лупивших впустую. Наконец протянул:

— Власик, не беспокойтесь. Наша бомба мимо нас не пролетит.

Будто дразнил судьбу. Через несколько дней на Можайском шоссе прямо перед его машиной сыпануло несколько зажигалок, полыхающих желтым огнем. Пришлось охране сбрасывать их в кювет…

Приближался праздник Великого Октября. Бывший командующий Московским военным округом генерал-полковник П. Артемьев хорошо помнит, как Сталин, вызвав к себе, спросил:

— Вы собираетесь проводить парад на Красной площади?

Доводы против парада были очень серьезными. Тем более — при отсутствии танков и войск. Но они не убедили Верховного Главнокомандующего.

— Молодой человек, вы недооцениваете исторического и политического значения парада в современных условиях, его влияния на Красную Армию и международное положение, — укорил Сталин, попыхивая трубкой. — Ведь он укрепит дух народа в тылу и на фронтах. А капиталисты за океаном скажут, что у большевиков еще есть порох в пороховницах. Чего доброго, разобьют немцев под Москвой. Значит, им надо помогать. Поэтому действуйте. Танки и войска у нас найдутся. Подготовку проводите в секрете. О начале парада мне сообщите после торжественного заседания 6 ноября.

— А если прорвется вражеский самолет и начнет бомбить парад?

— Во-первых, ни один вражеский самолет не должен прорваться в Москву. А во-вторых, если все же сбросит бомбу, то уберите пострадавших и продолжайте парад.

И легендарный парад состоялся. Думаю, грозные звуки военных маршей оглушили фашистов наравне с последующей артиллерийской канонадой. А мудрый вождь сделал еще один точный удар, предложив Г. К. Жукову вдохновить артистов на благородное дело. Георгий Константинович обратился к ним с пламенным призывом:

— Дорогие друзья! Враг у ворот Москвы! Нам нужна ваша помощь! Сейчас для бойцов работа Большого театра — это моральная поддержка фронта. Тогда каждый боец будет стоять за двоих. Начало спектаклей означает, что ни одно государство мира не открывало театра, когда враг стоял в тридцати-сорока километрах от города. В современные дни искусство для фронтовиков нужно как хлеб, как окопная солдатская махорка!..

Измученные неизвестностью дальнейшей судьбы, обессилевшие от голода артисты словно ждали этот призыв. Тот же Лемешев еще месяц назад вышел из машины у Казанского вокзала, решительно заявив:

— А почему я, собственно, должен ехать в Куйбышев, когда Сталин находится в Москве? Нам надо здесь помогать фронту, открывать наш театр, а не стремиться в тыл.

И вот заветный день настал. 19 ноября, в филиале Большого театра на Пушкинской улице состоялся необыкновенный концерт артистов оперы и балета. Начался он в час дня. Трижды прерывался из-за воздушных тревог, во время которых тенор Ф. Бобков прямо в сценическом костюме поднимался на крышу и вместе с дежурными тушил зажигалки. А завершился уже в шесть вечера. От имени присутствующих и отсутствующих фронтовиков артистов горячо поблагодарил командующий шестнадцатой армией генерал Рокоссовский. 22 ноября уже другие счастливцы могли слышать С. Лемешева и Н. Бурлака в опере «Евгений Онегин», а 23-го — насладиться балетом «Тщетная предосторожность». Вся Пушкинская улица была заставлена перекрашенными в белый цвет фронтовыми машинами.

Пусть бойцы в заснеженных полях и лесах Подмосковья не могли сами оценить шедевры классического искусства, зато наверняка прочитали об этом в газетах, услышали по радио или от своих командиров, и тоже воспряли духом перед историческим наступлением. Ведь именно тогда решалось главное: не промахнуться бы! Вдруг фашисты сумеют отразить наш удар и перейдут в контрнаступление?..

Конечно, Жуков готовился к решающему сражению круглосуточно, по ночам разгоняя сон ледяной водой или по часу кружил на своем «Кальмаре». До какого предела тогда он был взвинчен, можно судить по такому примеру. 4 декабря в штабе фронта шло совещание командующих армиями. Позвонил Сталин. Слушая его, Жуков нахмурил брови, побелел. Наконец отрезал:

— Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступить. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время.

Сталин, видно, тоже вспылил. В ответ Жуков со всего маху послал его подальше!

Еще ни одному историку не удалось раскрыть секрет их взаимоотношений, которые были хоть и демократическими, но одновременно сложно-загадочными. Пока кто-нибудь из теоретиков сумеет их разгадать, попробуем воспользоваться опытом человека, неплохо знавшего того и другого.

Комендант ближней дачи Орлов служил у Сталина с тридцать седьмого по пятьдесят третий год. Значит, имел право отметить самое важное в характере вождя: «Он не любил соглашательских суждений вроде:

„Как скажете, так и сделаем“. В подобных случаях обычно говорил:

„Такие советчики мне не нужны“. Узнав это, я порой спорил с ним, отстаивая свою точку зрения. Сталин озадаченно ворчал: „Хорошо, я над этим подумаю“. Терпеть не мог, когда к нему входили изгибаясь или выходили вперед пятками. Заходить к нему нужно было твердым шагом. Если надо — в любое время. Кабинет никогда не закрывался».

Теперь прибавим следующее суждение: «Сталин уважал Жукова за прямоту и патриотизм. Он у Сталина был самым почетным гостем».

Вместе с полководческим даром этого, видимо, было уже достаточно, чтобы Сталин сдержал естественный гнев на неслыханную выходку Жукова 4 декабря, протерпел целый день пятого и только ровно в полночь по ВЧ осторожно спросил: