Владимир Гуляев - В воздухе илы

Он пристально посмотрел на меня.

- А сможешь? - спросил комэск, видимо, поняв мое внутреннее состояние.

- Конечно, смогу! Если бы не смог, не просил бы. Только один вылет, товарищ капитан...

- А если тебе в полете плохо станет, ты же погубишь не только себя, но и стрелка и машину? Об этом подумал?

- Товарищ капитан, я чувствую себя нормально. И голова совсем не кружится. Все будет хорошо!

Он еще раз посмотрел на меня, как бы стараясь оценить мое самочувствие и понять, не расходятся ли мои слова с действительным моим состоянием, а потом решился:

- Ну ладно, скажи, чтобы готовили твою машину к полету. Пойдешь со мной в паре.

- Спасибо, товарищ капитан! - я было сорвался о места, но он остановил меня.

- Возьми планшет и приходи на КП, сейчас будем получать задание.

Сразу мое пребывание на аэродроме приобрело смысл. Все вокруг меня как бы ожило, вновь приобрело свое значение. Когда я сообщил механику Веденееву, что полечу на задание, вокруг нашего самолета сразу же закипела работа. Весь экипаж, как бы проснувшись от спячки, ринулся в бой.

Сделав необходимые распоряжения и взяв планшет, я отправился на КП. Меня догнал оружейник.

- Товарищ младший лейтенант, будем снимать бомбы или пусть висят?

- Как снимать? Зачем? - не понял я.

- На самолете висят четыре стокилограммовые бомбы, которые мы подвесили еще до вашей болезни. Помните, вы тогда собирались лететь на железнодорожную станцию, а погода была плохая, поэтому и взрыватели я тогда поставил с замедлением в двадцать две секунды. Вылет тогда отменили. Ну вот, а на следующий день вас увезли в лазарет. Так с тех пор эти "сотки" и висят.

- Значит, все это время никто не летал на моем самолете?

- Никто. Сейчас самолетов хватает - летчиков недостает. Так что, снимать "сотки" или нет?

- А для чего их снимать?

- Да старший техник велел мелкие бомбы в бомболюки загружать. Наверное, опять на штурмовку автоколонны пойдете. Я боюсь, что мы не успеем. Пока взрыватели вывернем да бомбы снимем, пока загрузим четыре люка... А вдруг вылет минут через пятнадцать-двадцать?

- Ладно, оставь все как есть. Для разнообразия: у ребят мелочь, а у меня "сотки" - тоже неплохо. Не только автомашины, но и дорогу можно повредить изрядно, чтобы далеко не удирали.

- Есть, товарищ младший лейтенант! - отчеканил оружейник и, удовлетворенный, побежал к самолету.

На КП сам начальник штаба полка помогал нам нанести на свои карты новую, только что полученную линию фронта. Наши войска продвинулись с утра на десять - пятнадцать, а местами до двадцати километров! Были освобождены от фашистов десятки населенных пунктов. После нескольких месяцев стабильного фронта это было необычно и радостно. Значит, и наша работа с воздуха помогала наземным войскам продвигаться вперед! Это рождало желание еще лучше, еще эффективнее громить врага.

Фашисты отступали, стараясь вывести свои войска из-под угрозы окружения и разгрома. Дороги от Витебска на Бешенковичи были забиты техникой врага. Перед 335-й дивизией стояла задача - не дать противнику возможности ускользнуть, выйти из котла. Естественно, что и наша шестерка получила задание штурмовать отступающие вражеские колонны. Минут через двадцать мы были уже в воздухе. Шесть "яков" прикрытия с соседнего аэродрома догнали нас, и мы пошли на задание. Облачность в 6 - 7 баллов пеленой висела на высоте 700 - 800 метров. Капитан Попов решил идти на 50 - 100 метров ниже кромки облаков. Одна пара истребителей держалась недалеко от нас в стороне, а четверка "яков" ушла на высоту за облака. Это было правильное решение, ибо вражеские истребители могли незаметно подкрасться за облаками, а потом неожиданно свалиться на нас, в чем им могли помочь их наземные станции наведения.

Вести самолеты за линию фронта на высоте 650 - 700 метров дело не очень приятное и рискованное, так как противник видит тебя издалека, а эффективность зениток, особенно эрликонов, на такой высоте наибольшая. Уж лучше в таком случае идти на бреющем полете. Тут хоть помогает тебе элемент неожиданности. Но комэск принял иное решение, и вот шестерка наших "илов" в правом пеленге приближается к линии фронта.

Уже показалась сплошная сизая полоса дыма. Сверху казалось, что на поле жгут солому. Кругом, насколько хватало глаз, были разбросаны эти горящие ярким красным пламенем костры, от которых тянулись длинными шлейфами разноцветные дымы, сливаясь в сплошную сизую пелену. Это горели наши деревни, наши поселки, наши города. А влево, на самом горизонте, за этой сизой мглой висела огромная темная туча, за которой скрывалось солнце. Я догадался - это горел Витебск. Отступая, фашисты поджигали населенные пункты со всех концов, поэтому они представляли собой огромные костры, пожиравшие все дотла.

От дыма было трудно дышать даже на высоте нескольких сот метров. В кабине пахло той горькой специфической гарью войны, с которой мы впервые познакомились еще в Бологом. И так - до сегодняшнего дня. Теперь мы своими глазами видели, откуда эта гарь рождается.

Вражеские зенитки встретили нас плотным огнем. Рассредоточившись и маневрируя, мы благополучно преодолели зону огня.

Дым пожарищ остался позади. Вдали блеснули параллельные полоски рельс. Это железная дорога из Витебска в Полоцк. Южнее проходит грунтовая дорога на Бешенковичи, где-то там находится наша цель. Остается всего несколько минут полета.

Смотрю: справа вдали видна железнодорожная станция. Сличаю с картой Оболь. Станция знакомая. Не один раз нам пришлось штурмовать ее. Зениток на ней много: в районе станции четыре батареи да в поселке, да у моста через реку... Но что это там, на путях? Вагоны, вагоны, вагоны от семафора до семафора. Стоят пять эшелонов с паровозами. Вот это да! Ни разу не приходилось мне видеть такого. В лучшем случае - два состава, ну три. А тут - сразу пять! Аж дух захватило. Нажимаю кнопку передатчика, докладываю:

- Товарищ капитан, посмотрите, что творится на Оболи: фашисты или резервы подбрасывают или эвакуируются!

Что сейчас предпримет командир? Если мы уничтожим десяток автомашин, ну даже два - это, конечно, неплохо Но ведь в одном вагоне груза больше, чем в десяти автомашинах. А тут пять эшелонов, не менее двухсот вагонов!

Смотрю, он заложил свой самолет в правый разворот. Я еле удержался в правом внутреннем развороте, но все же мне удалось нормально развернуться. Как разворачивались там сзади нас остальные, мне было не видно. Не успели мы вывести свои самолеты из разворота, как на нас обрушился буквально шквал огня. Орудия били со станции, с эшелонов, из поселка, от моста. Казалось, что кроме трасс и разрывов ничего больше в мире не существует. На эшелоны гитлеровцы всегда ставили по одной-две эрликоновских установки в голове состава и в хвосте, по два-четыре ствола каждая. Если предположить, что на этот раз было всего по одной установке на эшелон и только в два ствола, то уже десять лишних пушек скорострельностью 400 выстрелов в минуту вели сейчас стрельбу по нашим самолетам. Огромные черные шапки разрывов крупнокалиберок перемешались с белыми разрывами МЗА. До сего дня крупнокалиберной артиллерии на Оболи никогда не было.