Владимир Гуляев - В воздухе илы

Чтобы еще больше деморализовать отступающих, командир дивизии приказал нескольким экипажам взлететь и атаковать врага с воздуха. До конца дня, пока можно было летать, летчики 683-го полка преследовали оккупантов.

Так был сорван замысел врага захватить аэродром и уничтожить наши самолеты. На следующий день остальные самолеты дивизии благополучно перебазировались на новый аэродром. Город, где разместились, был освобожден от немецко-фашистских захватчиков всего несколько дней назад.

Поместили нас в двухэтажном каменном доме, где до этого располагалась какая-то немецкая часть. После лесных землянок, в которых мы прожили более восьми месяцев, это казалось роскошью.

На следующий день после перелета мы начали боевую работу. А дней через пять, утром, Костю Шуравина увезли на У-2 на аэродром, где оставались три неисправных самолета. Все они были уже готовы к перелету. Надо было перегнать их на новое место. Ведущим этой тройки назначили заместителя командира третьей эскадрильи Миронова.

Во втором половине дня над аэродромом появилась тройка "илов". Мы было забеспокоились, что опять кто-то не вернулся с задания. Но когда сел ведущий, старший техник нас успокоил, сказав, что эта тройка прилетела с лесного аэродрома.

Вот второй "ил" зашел на посадку и, немного промазав, нормально сел на три точки.

Третий самолет, пилотируемый Костей Шуравиным, уже шел на посадку. "Ил" на малом газу подтягивал к аэродрому. Но вот газ убран и самолет перешел на более крутой угол планирования. Вот пора уже начинать и выравнивание, а самолет все еще идет к земле под прежним углом. Наконец машина начинает позднее выравнивание и на выдерживании при большой еще скорости касается земли. Стукнувшись колесами, "ил" стремительно взмывает вверх. В это время надо было придержать его, не дать самолету высоко взмыть над землей. Но летчик почему-то упустил этот момент, и "ил" сделал высокого "козла", после которого нужно только уходить на второй круг. Мотор неистово взревел, но... не вытянул, а только еще выше задрал нос самолета, который начал "сыпаться" по-вороньи на землю.

Мы все выскочили на поле и с ужасом наблюдали за всей этой картиной, не в силах чем-либо помочь Константину.

С высоты пятнадцати метров самолет стремительно падал на землю. Вот он опять коснулся колесами грунта, и мы увидели, что одна нога подломилась! Но, на счастье, самолет не скапотировал, а стал, как циркуль, описывать окружность на правой консоли. Вдруг из его пушек и пулеметов вырвались огненные трассы и веером понеслись по аэродрому. Видимо, замкнула система электроспуска оружия. Это была страшная картина. Мы, как подкошенные, попадали на землю, а над аэродромом гремели раскаты пулеметно-пушечной канонады. Но вот все смолкло. Мы подняли головы. Самолет неподвижно стоял посреди аэродрома, уткнувшись носом и крылом в землю, высоко задрав хвост в небо. Первым бросился к самолету Володя Сухачев. Мы за ним. Нас обогнала санитарная машина. Когда мы оказалась возле "ила", врач уже усаживал Костю в машину, а тот, виновато улыбаясь и стирая рукой кровь со лба, все повторял:

- Да не надо, товарищ военврач, меня никуда везти, царапина-то пустяковая. И так все пройдет. Йодом бы смазали, да и все...

Но капитан медслужбы, не слушая его, захлопнул дверцу, и машина уехала. Часа через два Костя пешком пришел в расположение нашей эскадрильи с забинтованной головой, сбежав из лазарета. К этому времени уже выяснилось, что огнем Костиных пушек были повреждены два истребителя из соседнего полка, стоянка которого была на небольшой возвышенности. Костя, узнав это, пришел в отчаяние. Хотя повреждения были небольшие и в тот же день оба самолета были введены в строй, понять состояние Кости было не трудно.

Командование полка объявило Шуравину пятнадцатисуточный домашний арест. Практически это выразилось в том, что через день, когда отремонтировали его самолет, он уже летал с нами на задания по три, иногда четыре раза в день, а вечером не шел с ребятами в клуб, а, все еще сознавая свою провинность, сидел в общежитии. Через неделю все уже забыли о Костином аресте, а он продолжал строго отбывать свое наказание до конца.

Однажды, когда мы вернулись с очередного боевого задания, на стоянку эскадрильи пришел парторг полка Тананко и, отозвав нас с Костей в сторону, заговорил о том, что нам пора подавать заявления о приеме в кандидаты ВКП(б), что воюем мы оба примерно, и комсомол со своей стороны будет нас рекомендовать как отличившихся в боях.

- Особенно я отличился! - съязвил в свой адрес Костя.

- Но это же несчастный случай, и все это прекрасно понимают, Шуравин. Хорошо, что так еще обошлось,- успокоил Костю парторг. - А воюешь ты отлично. Могу сообщить по секрету: пришел приказ о награждении тебя орденом Красного Знамени. На днях командир дивизии будет вручать награды. А пока я предварительно поздравляю тебя и желаю дальнейших боевых успехов! - Тананко протянул Шуравину руку.

Костя, краснея от смущения, неловко пожал руку парторга.

- Давай пиши заявление.- Капитан вытащил из полевой сумки чистый лист бумаги, ручку, пузырек с чернилами и протянул все это Косте. Тот даже растерялся от такого поворота событий.

Глядя на лист бумаги, на пузырек с воткнутой в него ручкой, оказавшиеся в его руках, Костя несмело произнес:

- Может быть, все-таки лучше подождать? А то уж очень неловко мне... не достоин я сейчас, товарищ капитан.

- Мы тебя и рекомендуем потому, что совесть в тебе есть. Видим, как ты переживаешь свою ошибку. Ну, а пока будешь в кандидатах несколько месяцев, докажешь, что достоин быть членом нашей партии. Пиши, Шуравин, не стесняйся.

- Спасибо за доверие, товарищ капитан. Делом постараюсь его оправдать.Костя протянул мне пузырек, положил на крыло своего "ила" чистый лист бумаги и задумался...

- Ну, а ты, Ладыгин, чего пригорюнился? - сказал парторг, повернувшись ко мне.- На вот и тебе лист, пиши свое заявление.

- Да мне еще, наверное, рано, товарищ капитан? Мне, наверное, еще в комсомоле надо быть?

- В комсомоле ты уже пять лет, стаж приличный. Насчет возраста ты не сомневайся: у нас в партию принимают с восемнадцати. Воюешь ты хорошо, а это главное. Мы думаем, что ты оправдаешь наше доверие. Да и отец твой будет только рад за тебя, ведь он у тебя политработник. На каком он сейчас фронте?

- На Втором Украинском.

- Ну вот, оба вы - отец и сын - воюете и теперь будете оба в нашей партии. Приятно ведь ему будет? Правда?

- Конечно, товарищ капитан.

Костя закончил писать и протянул мне ручку. Я расправил лист и, уже не сомневаясь, написал свое заявление.

На первом же собрании нас обоих единогласно приняли кандидатами в члены ВКП(б).

Поединки с "фоккерами"