Жак-Ив Кусто - В мире безмолвия

Человек, плавно скользящий над поросшей мхом палубой, не видит ни дерева, ни бронзы, ни железа. Оснастка судна превращается во что-то непонятное. Вот возвышается странное трубообразное растение, выращенное хитроумным садовником. Диди подплыл ближе и повернул какое-то колесо. Растение медленно наклонилось: это был пушечный ствол. Стальные механизмы сохраняются в море долго. Мы видели поднятые на поверхность дизельные моторы и электрогенераторы; они прекрасно сохранились, несмотря на трехлетнее пребывание под водой. Необходимо, однако, немедленно разбирать их и промывать пресной водой, иначе от соприкосновения с воздухом сразу же начнется интенсивная коррозия.

Первым исследованным нами давно погибшим кораблем был линкор «Иена», затонувший во время артиллерийских испытаний еще до первой мировой войны. За три десятилетия судно было до такой степени разрушено и изъедено водой, что казалось уродливым созданием самого моря. Ничего похожего на корабль. Уцелевшие листы рассыпались в прах от нашего прикосновения. Еще несколько лет, и от «Иены» ничего не останется: железные суда уничтожаются водой за какие-нибудь полвека.

За несколько лет до второй мировой войны грузовое судно «Тозер» водоизмещением в четыре тысячи тонн было сорвано с якорей мощным мистралем и брошено на утес Фриуль недалеко от Марселя. Нос судна выступал над поверхностью; тут же торчали мачты, слегка наклонившиеся на штирборт. Корма лежала на глубине шестидесяти пяти футов. «Тозер» стал для нас учебным объектом, на котором мы осваивали искусство изучения затонувших кораблей. Он служил как бы лестницей, ведшей нас шаг за шагом с поверхности моря вглубь. Плотный, но не слишком толстый слой морских организмов не скрадывал контуров корабля. Это был идеальный «экспонат» – один из немногих, целиком отвечающих романтическому представлению школьника о затонувшем корабле.

«Тозер» был легко доступным для нас и в то же время достаточно коварным, так что мы смогли ознакомиться на нем с многочисленными опасностями, подстерегающими исследователей погибших судов. Корпус во многих местах покрывали маленькие зловещие существа, известные под названием «собачьи клыки» – острые как бритва зубчатые ракушки, к тому же еще и ядовитые. Стоило волне прижать наши полуголые тела к борту корабля, как на коже появлялись многочисленные царапины.

Подводные царапины, как правило, безболезненны. Море не знает никакой разницы между водой и кровью; недаром они во многом сходны по составу. А вот повреждения от «собачьих клыков» весьма болезненны. Случались у нас и неожиданные встречи нос к носу с ловко камуфлирующейся, отвратительной, как жаба, скорпеной [10]. Хотя эти рыбы и считаются ядовитыми, но мы ни разу не пострадали от них.

Деревянные части судна почти совершенно истлели, зато металл был едва тронут ржавчиной. Бронзовые ручки были словно источены термитами: результат воздействия гальванических токов. Судно омывала прозрачная чистая вода, но в трюмах она была загрязнена и приобрела желтоватый оттенок. Как-то мистраль настолько охладил море, что нам пришлось ждать три дня, пока оно согреется. На третий день мы вошли в теплые волны, опустились в трюм и… мигом выскочили оттуда: там вода по-прежнему оставалась ледяной, словно в холодильнике.

«Тозер» был превосходным объектом для съемок.

Мы извели немало пленки, запечатлевая это красивое зрелище для нашего фильма «Epaves» («Затонувшие корабли»). Мы тщательно изучали все судно. Диди проник в рулевое отделение; мы с Филиппом последовали за ним. Проходы и переборки напоминали монастырские арки; впрочем, здесь многое наводило на мысль о храме: водоросли, напоминающие вьюнки на каменной стене, свет, падающий словно сквозь окошечко кельи. Следом за Диди мы проплыли по этому железному собору к уходящей вниз шахте, где трапы вели от палубы к палубе и где с каждым «этажом» становилось все темнее, все дальше от солнца и воздуха. На одной из площадок мы задержались и заглянули в длинный темный коридор. В конце прохода светились выходящие в воду голубые отверстия. Однако нас что-то не тянуло туда, к голубому свету, через весь этот тоннель.

Мы спустились на один пролет. Теперь между нами и поверхностью находился еще и железный барьер. Диди уже одолел следующий пролет; мы двинулись следом за ним. Мы плыли осторожно, стараясь ничего не задеть, – вдруг это еще один карточный домик, вроде «Иены»? Неожиданно по всему судну разнесся сильный гул. Мы замерли и поглядели друг на друга. Прошло несколько секунд, ничего не случилось. Диди влекло все ниже и ниже. Снова громкий удар; потом сразу целая серия. Мы сгрудились вокруг Тайе, он пробурчал: «Прибой». Ну конечно! Затонувшее на мелком месте судно билось о грунт под ударами прибоя.

Мы вернулись в рулевое отделение, когда было уже совсем темно, чувствуя, что сделали вполне достаточно.

В одном из кормовых помещений нам попалась неповрежденная морем большая сверкающая бутылка с какой-то жидкостью. Диди захватил ее с собой и вручил Симоне. Та вылила несколько капель на ладонь и понюхала.

– Прекрасный довоенный одеколон, – сообщила она.

Диди усиленно занимался поисками подводных сокровищ. Он вывинчивал сохранившиеся лампочки, подобрал матросские сапоги из разных пар, а скорпены только смотрели на него, уклоняясь от выполнения своих обязанностей охранников. Под мостиком мы обнаружили ванную комнату капитана. Диди заплыл туда и улегся. Это было совсем как в настоящей ванной комнате – голый человек в ванне. Я чуть не потерял мундштук от хохота.

Огюст Марцеллин предоставил нам возможность побывать на корабле, где работала над подъемом груза команда опытных водолазов, и мы смогли заснять на киноленту, как разрезают под водой автогеном железо. Водолазы решили подшутить над нами, дилетантами. Они вышли в море в сильный мистраль и нарочно повели катер вдоль волны, так что нас основательно потряхивало. Один из них погрузился в воду и возвратился с полной корзиной больших горьких устриц, собранных на затонувшем судне. Затем, глянув на нас, он произнес с лукавой улыбкой: «Что-то вы, ребята, уж больно худые с виду. Стоит, пожалуй, накормить вас как следует, прежде чем вы станете нырять».

Перед нырянием есть не рекомендуется, но мы принялись открывать ракушки и поглощать йодистое на вкус содержимое, стараясь всем своим видом изображать восторг. Водолазы сидели рядом, не спуская глаз с наших лиц. Мы благополучно одолели устриц. «А теперь, – продолжал шутник, – угощайтесь вином и хлебом». Мы съели хлеб и выпили вино. Водолазы были очень довольны: смеялись, балагурили и приняли нас в свою компанию. Наш гастрономический подвиг произвел на них значительно большее впечатление, нежели умение плавать под водой.