Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
- Название:Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1938
- Город:София
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи) краткое содержание
Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Да…
«Смерть — выход из всякого положения,
Но единственное положение, из которого выхода нет»…
— Слышьте, Солоневич, — наклоняется ко мне чекист, — нам главное — нет ли следов, что егоповесили?
— Нет. Этот, видно, сам…
— С чего это он? — насмешливо поднимает брови чекист.
Я молча пожимаю плечами… По своему, он, этот студент, прав. Наблюдать свое угасание и с тоской ждать последних минут, когда легкие будут разрываться от жажды воздуха и жажды жизни… Нет уж, лучше сразу… Мрачная, обнаженная арифметика советской действительности…
Я понимаю его, как врач, и негодую, как гражданин: почему он, безвременно уходя в иной мир, не захватил с собой кого-нибудь из своих тюремщиков и палачей?…
Обыкновенная история
Спал я в своей комнатке недолго — вероятно, часа два. Ночью в коридоре лазарета раздался шум топочущих ног, и меня вызвал голос взволнованного санитара.
В перевязочной ничком на клеенчатом диване лежал и тяжело всхлипывал человек в военной одежде, с окровавленной головой. Из палат достали еще две лампочки, и раненого перенесли на перевязочный стол.
Один из заключенных, принесших раненого, видимо, рабочий мастерских, глухо сказал:
— Тут еще, товарищ доктор, евонная шапка… Она там сбоку валялась…
Измятая фуражка объяснила многое: у нее была сине-зеленая тулья и малиновый околыш — форма сотрудника ОГПУ. Все событие сразу приняло политическую окраску. Оно оказалось одним из бесчисленных явлений «классовой борьбы», или, правильнее выражаясь, борьбы власти с народом, которая ни на минуту не прекращается на великих просторах страны, «достигшей социализма».
— Вы бы лучше, товарищи, подождали, — сказал я рабочим. — Вероятно, нужно будет показание дать III части.
— Нет уж, доктор… Вы уж не серчайте… Мы пойдем. Мы ведь не знали, кто там лежит. Темно было. Потому-то и принесли. А ежели-б видали, может, и не подошли: какое наше дело?.. А теперь наше дело маленькое. Пущай сами ищут, кто и как… Ну, прощевайте, доктор… Пока…
Я послал санитара с докладом в III часть и при тусклом свете керосиновых ламп стал осматривать раненого. Дело оказалось серьезным: затылочная часть черепа была проломлена каким-то тупым предметом, вероятно, кирпичем.
Срезав волосы и обрив край раны, я удалил выступившие осколки костей и, продезинфецировав края раны, стал перевязывать ее.
В лазарет, совсем запыхавшись, вбежал чекист.
— Что тут у вас, товарищ Солоневич?..
— Да не знаю… Вот сейчас закончу — сами увидите…
Когда перевязка была закончена, я повернул голову раненого, бывшего по-прежнему, без сознания, и осветил его лицо лампой.
— Ах, черт! — взволнованно воскликнул чекист. — Да это наш новый уполномоченный… Проскурняк… Только что из Москвы прибыл… Вот, сволочи!.. Как это он к вам попал?
— Да вот принесли…
— А кто — не заметили?
— Нет… Не видал… А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненого нужно срочно доставить в центральный лазарет. Тут, в этих условиях, я операцию делать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи.
Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонте.
— Вот, дьяволы!.. — выругался сотрудник III части. — В легковой машине везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно… Что же делать-то?
Сошлись на компромиссе — я отправляю раненого на санитарной повозке, но только получив об этом официальное распоряжение. Добился я этого не без труда, но мне нужно было застраховать себя от обвинения, что я отправил тяжело раненого, нуждающегося в покое, в обыкновенной повозке… И по много меньшим поводам «пришивали» новое дело.
Минут через 10 к дверям лазарета подъехала повозка, на которой санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозке сидел наш постоянный возница «покойницкий кучер», маленький полесский мужичонка, Татарук.
В нашей медицинской работе этот Татарук был некими «валериановыми каплями». Заросший пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и мягкий, этот мужичок успокаивающе действовал на всех больных. А в качестве санитара для душевно больных он был просто незаменим и часто делал ненужной применение смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношение к людям, их горю и боли как-то невольно напоминало мне толстовского Каратаева.
Однажды случайно мне удалось подслушать, как он, снимая с покойника казенное белье (в лагере умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей могиле), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонациями своего хрипловатого баска:
— Ну что-ж, браток… Такая уж, значится, твоя планида! Оно и верно, браток, все там будем… Ну, ну… Дай руку… Вот так… Вот и поедем сейчас, значит, в могилку, на покой… Все под Богом ходим… Кому куда от Бога назначено — тот туда в назначенный час и пойдет… Ну-ка еще… Вот так…
И теперь в предрассветном полумраке этот неграмотный мужичок, приговоренный к 10 годам за какой-то «шпионаж» («был бы человек, а статья всегда найдется»!), хлопотливо указывал санитарам, как покойнее положить раненого и, суетясь, хозяйственно подравнивал пучки соломы на своей «карете скорой помощи» в одну (весьма дохлую) лошадиную силу…
— Только вы осторожнее поезжайте, Татарук, — предупредил я. — У парня голова ранена… А у ворот к вам из III части человек подсядет.
— Ну что вы, товарищ начальник, — обиделся мой мужичок. — Разве-ж впервой? Чистых покойничков важивали и то ничего! Довезем, как миленького.
В это время санитар принес из перевязочной смятую фуражку.
— На, Татарук, вези и этое барахло. Может, еще сгодится полголовы прикрыть.
Добродушное лицо Татарука при виде фуражки вдруг стало напряженным и серьезным.
— Вот оно што? — протянул он. — Из гадов, значится?..
— А твое дело шашнадцатое, — хмуро оборвал его санитар. — Твое дело довезти куда надо живого.
— Живого? Понимаю, — тихо отозвался Татарук каким-то странным, приглушенным тоном, не глядя ни на кого, и задергал вожжами. — Н-н-но, родимая! вытягай…
Повозка тихо отъехала от лазарета. Санитары ушли.
Чтобы немного успокоить напряженный нервы, я отошел от дома в сторону расстилавшейся в предрассветном тумане реки и, вдыхая свежий утренний воздух, вглядывался в мирные розовые полосы утренней зари, освещавшие линию горизонта.
Внезапно странные тарахтящие звуки привлекли мое внимание. За лазаретом, по длинной бревенчатой дороге, ведущей к лагерным воротам, вскачь неслась повозка. Приподнявшись на сиденье, Татарук бешенно нахлестывал свою клячу, и санитарная повозка, с лежащим в ней без памяти с проломанной головой чекистом, подпрыгивала и билась о бревна…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: