Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

— Ну, это пустяк. Доложите Завотделом труда, что я приказал перевести вас в нормальные условия. Завтра в 12 придите доложить.

— Есть…

Советская халтура

Так была создана на Соловках спорт-станция. Разумеется, ни о какой серьезной постановке спорта среди заключенных и речи не поднималось, но станция была нужна для чекистов и, главное, являлась прекрасным рекламным штрихом в общей картине СЛОН'а.

Когда в 1927 году Соловки были увековечены на кино-пленке, наша спорт-станция фигурировала в качестве чуть ли не главного довода в доказательствах «счастливой жизни» заключенных.

Под видом заключенных подобранные красноармейцы демонстрировали «с радостной улыбкой» упражнение и игры; площадки были окаймлены тысячами согнанных зрителей. Потом кино-объектив заснял все красоты и исторические достопримечательности острова, «полные энтузиазма и высокой производительности труда» лагерные работы, счастливые сытые лица хорошо одетых заключенных (тоже переодетых красноармейцев и чекистов), и когда мне через несколько лет в Сибири довелось увидеть этот фильм, — я должен сознаться, что впечатление от него оставалось прекрасное: курорт, а не лагерь…

Голодных лиц, истощенных, полураздетых людей и ям с трупами видно, конечно, не было…

В тоскливую жизнь лагерного кремля спорт-станция вносила свою капельку радости: в праздник усталые люди приходили сыграть в городки или просто поговорить друг с другом, не боясь на открытом воздухе вездесущих шпионских ушей, а зимой — отдохнуть от гама, скученности и спертого воздуха своих общежитий. Спортом занимались почти исключительно одни красноармейцы, что не помешало мне для укрепление своего положение написать целый советский «научный труд»: «Физическая культура, как метод пенитенциарии». В нем я доказывал, что советская физкультура в лагере перековывает анархистские инстинкты уголовника и злобную враждебность контрреволюционера в светлый тип социалистического строителя, с соответствующим энтузиазмом, жертвенностью, дисциплиной, коллективным духом и другими необходимыми советскому гражданину качествами. Этот мой доклад был торжественно встречен начальством и напечатан в научном журнале «Криминологический Вестник».

Я приобрел репутацию «научного работника с советской точкой зрения»…

— Товарищ Заведующий! Не хотите ли поглядеть, как человек полетит?

— Куда полетит?

— Да вниз, с колокольни. Идите скорее!

Я вышел из нашего сарая, гордо именовавшегося «спорт-станцией». Рабочие собрались в кучку и с интересом смотрели, как на высоком шпиле центральная собора карабкалась маленькая человеческая фигурка.

— Что ему там нужно?

— А это, т. Заведующий, — объяснил мне Грищук, староста нашей рабочей артели, худенький полесский мужичок, — это намедни ночью ветром флаг сорвало. Так вот, и полезли, значит, новый чеплять…

— Пол-срока обещали скинуть за это, — объяснил другой рабочий. — Б-р-р… Я бы ни в жисть не согласился. Себе дороже стоит. Как шмякнешься оттеда — хоронить нечего будет.

Мой соловецкий пропуск, вывезенный подпольно из СССР в 1932 г.

Фигурка медленно подвигалась вверх. С берега нашего Святого озера кремль представлялся каким-то грузным массивом, над которым возвышались купола церквей. Остроконечный шпиль, на котором вчера еще развевался красный флаг, высоко царил над всем кремлем. Наиболее зоркие глаза передавали мне, полуслепому человеку, подробности подвига.

— Он гвозди в щели бьет и по им лезет… Молодец!..

— А с поясу веревка вниз висит…

— А для чего это? Что бы не упал?

— Эх, ты, — презрительно отозвался Грищук… — Умные у тебя башка, да только дураку досталась. Чего-ж ему флаг с собой-то тащить? По веревке, видать, флаг этот и наверх и потянет…

Скоро маленькая фигурка добралась до острие шпиля и махнула рукой. Снизу к нему пополз флагшток с полотнищем флага.

А еще через час свежий ветер развевал над кремлем новый красный флаг.

— Если кто из вас, ребята, узнает фамилию этого парня, который лазил, — скажите мне, — попросил я рабочих.

Вечером мне доложили: смельчак, влезший на шпиль, был мой старый знакомец — Митька из Одессы…

Я знал, что Митьке не удалось на этот раз «смыться» из Кеми. Его, как раз уже бежавшего, сразу же послали на остров, откуда побег был невозможен. Там он, как человек бывалый и «король», мигом устроился на кухне и не унывал. Что же понесло его на шпиль собора?

Утром мы с Димой, проходя мимо кремля, встретили нашего героя, важно шествовавшего в величии своей славы. — «Человек, оседлавший Соловки» — шутка сказать!..

Увидев нас, Митька мигом сбросил свой важный вид и радостно, по приятельски поздоровался.

— Что это вам, Митя, взбрело в умна собор лезть? Жизнь, что ли, надоела, или красный флаг везде захотелось увидеть?

— Да, ну его к черту, красный флаг этот!.. Осточертел он мне!.. А насчет собора — дело иное. Во первых, полтора года скинули и опять же — слава… Да, кроме того, у меня «особые политические соображения» были! — с самым таинственным видом подчеркнул он.

Мы рассмеялись.

— Ну, ну… Какие же это особые соображения? — с шутливым интересом спросил Дима.

— Да, дело-то, ей Богу, не шуточное! — серьезно ответит Митя. И оглянувшись по сторонам, он таинственным шепотом добавил: — Если хотите, расскажу. Вам-то я верю. А дело аховое!..

Мы отошли в сторонку и присели на камни. Митя помолчал с минуту и начал.

— Ладно… Так такое дело, значит. Вы, дядя Боб, конечно, слыхали, что монастырь этот только в 1920 году бы занят красными. Так что монахи уже раньше успели узнать, что им скоро крышка. Ну, а вы сами, небось, читали: монастырь-то богатеющий был… Шутки сказать — 500 лет копили… Ну, а вы где слухом слыхали, чтоб отсюда деньги, да сокровища реквизнули? А? Нет? Ну, вот, и я тоже не слыхал, хоть у всех расспрашивал… Тут, знаете, несколько монахов осталось, не схотели на материк ехать, отсюда вытряхаться. Сказали — здесь нас расстреливай… Ну, которых шлепнули, а которых и оставили, как спецов по рыбной ловле… Ну, я и у них спрашивал. Никто не слыхивал, чтоб кто из красных деньги получил… Так что-ж это все значит? Ясно — деньги здесь спрятаны. Верно?

Щеки Митьки разгорелись, и глаза блестели из под спутанных черных кудрей.

— Ну, вот, значит, меня и заело, — продолжал он, все понижая голос. — Раз клад здесь, так почему мне, елки палки, не попытаться найти его? А? Я и туда, и сюда… Один монах мне совсем другом стал. Я к нему, значит, и присосался. А тут, знаете, в Савватевском скиту, на краю острова, еще два схимника живут. Обоим вместе лет что-то под 300. Оставлены помирать. Да их тронуть уж нельзя — рассыплются по дороге. Я, значит, и удумал, что у них узнать… Со мной, щенком, они, ясно, разговаривать не станут, а монаху, может, что и скажут… А мой приятель-то — простой парень… Он как-то и спросил в подходящую минуту насчет клада. А старикан-то тот, схимник-то, поднял этак голову к верху, ткнул пальцем в небо и сказал: «Высоко сокровище наше»… И больше ни хрена, старый хрыч, не сказал!..