Леонард Гендлин - Перебирая старые блокноты

В ноябре 1954 года меня командировали из Москвы в Ашхабад для оказания помощи министерству культуры в проведении Декады литературы и искусства Туркменской ССР. К моей великой радости, главным литературным консультантом утвердили Ю. К. Олешу, имя которого давно уже было окутано легендами. Мы жили в одной гостинице и на протяжении трех месяцев почти ежедневно встречались.

Зная о пристрастии писателя к крепким напиткам, туркменские товарищи щедро, не считаясь с затратами, доставляли ему в номер ящики с отборным коньяком и водкой. Пребывание в «братской» Туркмении пагубно отразилось на его здоровье.

В свободные часы мы гуляли по городу, на прикрепленной машине ездили по республике.

Везде он находил для себя что-то новое. Частенько за ним заезжал с «классик» туркменской литературы писатель Берды Кербабаев. Тогда начиналось настоящее восточное застолье. Чтобы доставить удовольствие гостеприимному хозяину, Олеша каждый раз просил Кербабаева читать поэмы… на туркменском языке. Потом он как-то проговорился:

— Надо уметь вслушиваться в ритм незнакомого языка, улавливать его своеобразный колорит, его тончайшие струны. — Улыбнувшись уголками губ, Олеша добавил: — Иногда в таких случаях следует полностью отключаться, надо только смотреть в глаза читающего и можно его совершенно не слушать. Так я веду себя в «грозной» Москве на писательских сборищах. Скажу откровенно: массовость и стадность мне чужды.

Из ДНЕВНИКА Олеши;

«Никогда не забуду момента, когда, сойдя с теплохода «Дагестан», я очутился по ту сторону Каспийского моря. Сквозь дома и пароходы Красноводской пристани я увидел желтое пространство, по которому двигалась женщина в развевающихся красных одеждах. Так волшебно было ее одеяние и так царственно она двигалась, что казалось — фигура плывет над горизонтом. Ничего подобного я не видел в своей прошлой жизни. Это было совершенно ново для зрения и для души.

— Что это? — спросил я среди полной тишины. Я хотел спросить «где мы?» — то есть узнать, какой путь мы проделали и к какому берегу пристали. Я должен был спросить «где мы?», но я спросил «что это?», потому что зрелище этой фигуры в красных одеждах скорее относилось к искусству, чем к науке, скорее к музыке, чем к географии.

— Что это? — спросил я среди полной тишины, уверенный, что мне ответят. И кто-то так же тихо и торжественно ответил мне:

— Это Туркмения».

Однажды, расчувствовавшись после очередного застолья, Юрий Карлович рассказал:

«В 1924 году вышло первое издание «Трех толстяков». В 1927 году в журнале «Красная новь» был опубликован роман «Зависть». Писал я много, печатал мало. Частым публикациям мешало придирчивое отношение к написанному. Одним словом, особая самокритичность. Издательства охотно заключали со мной договора на романы, повести, сказки, рассказы. Авансы я брал с удовольствием. Росли долги. Проходило время. Кредиторы грозили судом и конфискацией имущества, которого у меня никогда не было.

Как-то вечером, распил я дома в одиночестве бутылку водки. Показалось мало, добавил еще одну. Надумал позвонить В. М. Молотову, тогдашнему председателю Совнаркома, подумалось, человек он всесильный, все может. Набрал номер телефона его приемной. Секретарша строго спросила:

— Кто говорит?

Ответил: — Олеша.

— В трубке раздался дребезжащий смешок:

— Какой еще Алеша?

— Милая дамочка, вас беспокоит не Алеша, а писатель Олеша.

— Слушайте, товарищ Алеша, прекратите хулиганить, иначе вам придется иметь дело с органами.

— Товарищ секретарь, помилуйте! Пожалуйста, очень вас прошу, меня нельзя пугать органами, они у меня на месте и, даю вам честное слово, пока функционируют нормально, без каких-либо отклонений. Моя фамилия Олеша, имя — Юрий, отчество — Карлович. Я писатель, автор книжки «Три толстяка».

Секретарша смилостивилась, тон ее чуть потеплел:

— Что вы хотите, товарищ Алеша?

— В моей жизни могут произойти большие неприятности, поэтому назрела необходимость переговорить наедине с товарищем Молотовым.

— Вячеслав Михайлович частных лиц не принимает.

— Многоуважаемая дамочка, да будет вам известно, писатель не частное лицо. Вспомните Пушкина, Тютчева, Достоевского, Толстого, Чехова, Короленко, Горького. Когда мы встретимся, обещаю преподнести вам книжку с надписью.

Секретарша сжалилась:

— Оставьте номер домашнего телефона, но я вам ничего не обещаю.

Трубка мирно покоится на телефонном аппарате. Достаю из буфета третью бутылку водки. Закуска — кильки и хлеб. Начинаю тянуть по стопочке. Тишину прорезает телефонный звонок:

— Товарищ Алеша, звонят из приемной товарища Молотова, продиктуйте свой адрес, машина за вами выезжает. Вячеслав Михайлович согласился вас принять.

Из кино вернулась жена Ольга Густавовна Суок. Говорю, что за мной сейчас приедет машина, члены правительства вызывают на частную беседу.

— Юрочка, меня не обманешь, сразу догадалась, тебя хотят посадить за долги. Теперь будешь знать, как пропивать государственные авансы.

В старый рюкзак жена сложила теплое белье, где-то нашла валенки, простыни, байковое одеяло, кастрюльку. Завернула кое-что из консервов.

В квартиру вошли два товарища. Жена их спросила:

— Я должна знать, в какой концентрационный лагерь направляется писатель Олеша? В дальний или ближний? Сколько раз в году разрешается свидание?

Товарищи опешили, они не понимали, о чем идет речь.

— Мы из Совнаркома, нам приказано доставить в приемную товарища Молотова какого-то Алешу и трех толстяков, которых мы в глаза не видели.

— Олеша — это я. Простите, но это моя фамилия. «Три толстяка» — название книги, романтической сказки, которую я написал в молодости.

— Тогда поехали. Возьмите паспорт и, на всякий случай, удостоверение личности, где сказано, кто вы есть на самом деле, чтобы нам не запутаться в бюро пропусков и на контрольном пункте.

Жена плаксиво:

— Разрешите осужденному мужу мешочек с вещичками взять?

— Велено доставить без вещей.

Ольга Густавовна завыла:

— За что вы в него стрелять хотите? Что он вам сделал плохого? Он честный человек. Все писатели авансы берут, и композиторы берут, и художники, и сценаристы, и режиссеры. Не берут те, кому не дают. Пожалейте меня, я не хочу остаться сиротой. Миленькие, не убивайте моего мужа!

Товарищи из приемной Молотова окончательно растерялись. Они не знали, что им делать и как себя дальше вести.

— Товарищ Алеша, поехали!

Жена повисла на моей шее. От ее слез я вымок.

Со всех квартир выползли на лестничные клетки испуганные старики, доморощенные приключенцы, сердитые фантасты, узкоплечие детпоэты, рассеянные критики, увесистые романисты-монументалисты. Паутиной над подъездом повис зловещий шепоток: