Павел Огурцов - Конспект

В Киеве Сабуров пробыл от поезда до поезда.

– Представьте, – рассказывал он мне, – Головко отложил вопрос о театре до решения вопроса о правобережном варианте. «Так будет надежней. А вы как считаете?» – спросил он меня, и я с ним согласился.

О правобережном варианте Головко вопрос поднял, и Сабуров поинтересовался – как на это реагировали. Сказали, что вопрос серьезный, его надо обсудить. Тогда Головко направил письмо в Совет Министров Украины. Сабуров спросил – есть ли надежда на положительное решение. Головко признался: он не чувствует, чтобы наши вопросы там кого-нибудь волновали.

– Знаете, Павел Андреевич, я начинаю терять веру в то, что наша работа имеет смысл.

– Не расстраивайтесь, Григорий Георгиевич. Вспомните, что сказал Орлов.

– Да я помню! Но такая уж пошла селяви, что дальше ехать некуда.

Письмо от Марии Михайловны: она очень устала, хочет оставить Останковых и переехать ко мне. Я не принимал решения не писать ей, но писать больше не мог. Порой думал: может быть, написать один раз, чтобы прекратить переписку? Но чувствовал: не прекратятся ее письма, наоборот – посыплются упреки. А, может быть, и шантаж? Но шантажировать меня, кажется, нечем. Так и не написал. Какое-то время письма от нее приходили, потом прекратились.

Приехал Евстафьев. Зовут его Евгений Григорьевич. Старше Сабурова на несколько лет. Высокий, худой и какой-то серо-желтый. Сабуров поручил ему экспертизу проектов.

Пришло письмо главного архитектора Полтавы. Он сообщил, что в его архиве, прибывшем из эвакуации, оказались архивы других городов, в том числе Запорожья, просил, чтобы кто-либо приехал, отобрал наши материалы и подготовил их к отправке. Лене очень хотелось повидаться с отцом и сестрами, и она вызвалась поехать в надежде, что сможет съездить и в соседнюю Сумскую область. Я поговорил с Сабуровым, и он обещал что-нибудь придумать. Что он придумал, я не помню, но у Лены была командировка в Полтаву и Сумы. Она благополучно съездила, выполнила поручение и повидалась с родными.

Поступил на согласование проект восстановления театра. Его выполнили два инженера-строителя, Лущинский и Дзюба. Проект принес Лущинский. Мы все, поддавшись соблазну взглянуть на проект, столпились у стола Сабурова. Сабуров стал просматривать проект, и мы дружно ахнули. Была такая, изданная до революции, архитектурная энциклопедия Барановского – со стилями, кажется, всех времен и чуть ли не всех народов. Так вот, фасады театра были щедро украшены деталями из разных разделов этой энциклопедии, а на крыше театра лежали и бегали неплохо нарисованные пулеметчики с пулеметами и пулеметными лентами через плечо. Мы молча переглядывались. Лущинский, возможно, приняв наше «ах!» за выражение восторга, начал давать пояснения. Сабуров его остановил:

– Проект оставьте, он пойдет на экспертизу. Куда вам сообщить о дне рассмотрения?

Дать заключение по проекту решили просить Орлова с привлечением, если он найдет нужным, и своих сотрудников. На другое утро я с проектом отправился пешком на правый берег. Почему-то запомнилась дата – 8 сентября. Орлов только что ушел на совещание. Стоял летний жаркий день, я выкупался в Днепре и еще долго ждал Орлова. Прочитав записку Сабурова, Орлов взял проект.

– Держитесь покрепче, Георгий Михайлович.

– Предупреждение ваше оказалось весьма кстати, – раскрыв проект, ахнув и засмеявшись, сказал Орлов. – Показать бы это в Москве! – Он посмотрел на подписи и еще раз ахнул. – Дзюба?! Борис Иванович? Да как же это он?

– Вы его знаете?

– Давно знаю. Сильный инженер и милый человек. Ну, как же это он?

Орлов оставил меня обедать и поинтересовался судьбой правобережного варианта. О реакции местного руководства он уже знал.

– Вы были в Гипрограде? И в Киев ездили?

Рассказал о реакции руководства Гипрограда и о разговоре Дмитриевской с Головко. Орлов слушал внимательно и молча. Рассказал и о поездке Сабурова в Киев. Орлов поинтересовался, где мы наметили место для театра. Набросал план и перспективку – театр с главной улицы.

– Мне кажется – театр там может быть. Вот только – соседство с обкомом.

– А чем оно вас смущает?

– Меня-то оно не смущает. А с ними это место согласовали?

– Горисполком и горком одобрили. А областное руководство вообще не хочет поднимать вопрос о строительстве театра на другом месте. – Рассказал, почему не хочет.

– Вам не позавидуешь. Будем надеяться – Головко добьется строительства нового театра. Заметьте, дело не только в неудачном месте: само здание было неполноценным.

Орлов устроил меня в машину, едущую в старый город. Условились о времени рассмотрения проекта.

На другой день так резко похолодало, что пришлось надеть шинель и еще студенческую зимнюю кепку. Мой новый костюм обращал на себя внимание. Изрядно поношенная солдатская шинель, сидевшая на мне мешком, внимания не привлекала – так одевались почти все.

В день рассмотрения проекта пришли оба его автора, и мы с Сабуровым узнали в Дзюбе охотника, которого встретили на развалинах завода. И он нас узнал. Действительно, Борис Иванович произвел впечатление умного и симпатичного человека. Орлов приехал еще с кем-то. С Дзюбой они встретились как старые приятели, и Орлов попенял ему за проект театра. Дзюба поднял руки и потряс ими, растопырив пальцы.

– Нет, нет, нет… Я отвечаю только за конструкции, за архитектуру – Юрий Викторович.

Рассмотрение состоялось в большой комнате облкоммунхоза с длинным столом посередине. Народу было много, двое – в форме: от пожарной инспекции и МПВО. Из знакомых – санитарные врачи и Муленко. Докладывал Лущинский. Я вел протокол. В памяти сохранилось очень мало: фраза Лущинского – «Об архитектуре говорить нечего: фасады очень даже прекрасные» и то, как Орлов мягко и вежливо не оставил от проекта камня на камне. Проект отклонили.

В горисполкоме новый председатель – Владимир Владимирович Скрябин. Представительный, с большим лбом, пристальным взглядом, кирпичного цвета лицом и почти всегда с трубкой, на конце которой – голова черта со вспыхивающими красными глазами. Беловол – первый заместитель. Есть и еще один – Илья Миронович Кострубов, офицер, служивший в войске польском, высокий красивый брюнет с правильными чертами лица. Кто будет заниматься нашими вопросами? Это беспокоило, но недолго: наши дела остались в ведении Беловола.

На заседаниях горисполкома по-прежнему докладываю наши вопросы и предложения, иногда присутствую при рассмотрении и других дел. Скрябин быстро схватывает суть и не дает говорить лишнее. Замечания и возражения, в том числе и к своим предложениям, слушает внимательно и спокойно, иногда соглашается, иногда – нет, иногда предлагает обсудить, иногда – отложить решение. На слабо подготовленные вопросы, необоснованные предложения и нелепые высказывания (сколько их пришлось слышать!) отвечает насмешливыми репликами, порой резкими и язвительными. В приемной в ожидании своей очереди сидят приглашенные, и видно, что некоторые из них волнуются. Ко мне Скрябин вначале присматривался, но вскоре я почувствовал, что он относится ко мне доброжелательно и почему-то часто, когда я говорю, улыбается.