Павел Огурцов - Конспект

Молчал и думал: сам же ты и подсказал такую постановку вопроса.

– Павел Андреевич! Чтобы не допустить строительства новых предприятий – путь один: разработать генеральный план города, доказать целесообразность развития Осипенко только как курорта и утвердить этот план. Подготовьте письмо Головко с просьбой о разработке генерального плана и хорошо его обоснуйте. Правда, Головко сказал, что Гипроград в первую очередь будет разрабатывать генеральные планы областных центров, но все равно такое письмо направить надо. Создадим свою проектную организацию и добьемся заказа на генплан Осипенко.

Молчал и думал: улита едет – когда-то будет, а до тех пор…

– Вы бы взялись за разработку генерального плана?

– Я бы взялся, так ведь нужен экономист и специалисты по инженерным разделам – их здесь нет.

– Будут у нас и экономисты, и другие специалисты, не сразу Москва строилась. А пока подготовьте письмо, но сначала займитесь вот этими вещами. – Евстафьев протянул папку.

Настроение вконец испорчено, я злился, с трудом заставляя себя работать. Послать бы всех подальше и хлопнуть дверью!

Днем пришел Штенфаер. Маленький, щупленький, но с наметившимся животиком. Кудрявенький, румяненький, с немного выпуклыми блекло-голубыми глазами. Смеется, как откашливается. Знакомя нас, Евстафьев представил его как главного архитектора будущей проектной организации. Когда знакомились, Штенфаер, что говорится, ел меня глазами, значит – что-то слышал обо мне! Вскоре они ушли.

Перед отъездом мы с Леной пропололи огород. Собирались еще раз, спросил у сотрудников – сильно ли он зарос.

– На наших огородах ничего нет кроме потрескавшейся земли, – ответила Антонина Ивановна. – А ваш участок сплошь зарос бурьяном, и пропалывать его нет никакого смысла.

– Стояла засуха?

– Никакой засухи не было, в других местах все уродило, а у нас все выгорело.

– А у наших соседей?

– И у соседей. Все огороды на Московке погорели.

– Пропали наши труды, – сказала Серафима Тихоновна.

После ужина Кривобоков и я идем из столовой.

– Павел Андреевич, вы не догадываетесь, почему местные власти не хотят ходатайствовать о переносе ветки?

– Евстафьев сказал, что правительство не пересматривает своих решений, и ходатайствовать поздно.

– Это я слышал. А вы представьте – докладывают Сталину, а в ответ слышат, – Кривобоков переходит на кавказский акцент, и это у него хорошо получается: – «Где вы были раньше?

Заводы восстанавливать надо, а они палки в колеса ставят. Что за люди? Надо разобраться. Лаврентий Павлович, это ваше дело». Так может быть?

Расставшись с Кривобоковым, пошел на огород, издали увидел потрескавшуюся землю, прорастающую сорняками, и мой участок, сплошь заросший густым и высоким, как кустарник, бурьяном. Постоял и пошел домой. Утром, подходя к работе, обрадовался стоявшему на крыльце Перглеру. Поговорили. Сказал ему о наших огородах.

– Я слышал об этом. Я не агроном, но мне кажется, дело тут вот в чем. Болгары ухаживали за землей, удобряли, меняли культуры и даже в засушливые годы снимали хорошие урожаи. После них этого, конечно, не делали, почва истощилась, структура ее изменилась, и вот – результат.

Было начало августа. В воскресенье пошел с Кривобоковым на футбол, а после матча обнаружил пропажу хлебной и промтоварной карточек. Продуктовую я сдал в столовую, промтоварные мы получали, как говорили на Сирохинской, для блезиру, по ним никогда ничего не купишь – зачем только бумагу на них расходуют, – а как прожить без хлеба почти месяц? Снова пошел на огород: а вдруг в бурьяне есть помидоры. Раздвинул бурьян и ахнул: полно больших красных шаров. Стал раздвигать в других местах – везде полно. Принес ведро – набрал, второй раз набрал. Рано утром ведро помидор отнес на базар. Помидоры похуже моих продавали за сто рублей ведро, я сразу продал за восемьдесят – цена килограмма хлеба. Так до конца месяца начинал день – продавал помидоры, так кончал – собирал помидоры. Еще и деньги оставались: кило хлеба для меня много.

Нес помидоры и встретил Штенфаера с дамой. Поздоровался.

– Какие помидоры! – воскликнул Штенфаер и уставился на них так, как на меня при нашем знакомстве. – Где вы их достали?

– У себя на огороде.

– Какие помидоры! Ах, какие помидоры!

– Возьмите, пожалуйста. У меня их много.

Он начал было отказываться, но глаз от помидоров не отрывал, и уговаривать его не пришлось. Пересыпал в подставленные сетки.

– Спасибо. Познакомьтесь с моей женой.

Помидоров в бурьянах видимо-невидимо, солить я их не буду. Дал Штенфаеру, почему же не дать сотрудникам? Приглашаю на огород – не верят, думают, что я шучу. Евстафьев говорит:

– Да перестаньте, наконец. Все равно вам никто не поверит.

На другое утро преподнес Серафиме Тихоновне ведро помидоров. Тогда поверили и на огород пришли. Позвал на огород и квартирных хозяев. Принес ведро помидоров Перглеру.

– Откуда такие помидоры?

– С моего огорода.

Смущался и отказывался, пришлось уговаривать.

– Ну, спасибо. Не разрешите ли взглянуть на ваш огород? Очень любопытно: неужели помидоры не выгорели благодаря бурьянам?

– Когда хотите, но условие: захватите ведра или сетки. Нет, нет, без тары я вас на огород не возьму.

Мой урожай – предмет шуток Кривобокова:

– Не надо бороться с сорняками, наоборот – их надо культивировать… Какая экономия трудовых ресурсов!.. Гарантированные урожаи… Научное открытие мирового значения… Революционный переворот в сельском хозяйстве… Академик Лысенко умирает от зависти…

На улицах заметно многолюднее. В центре старого города на его узких тротуарах порой тесновато. Возвращаются демобилизованные и эвакуированные. Значит, приедет и много нового народа со всех концов страны. Соцгород и сожженные дома в других районах, конечно, восстановят, но как бы вместо застройки Вознесенки снова не стали плодить бараки. И обоснуют: надо срочно расселить массу людей.

Вдруг квартирные хозяева попросили освободить комнату – дочка выходит замуж. Выселить они права не имеют, но жить против их желания?!..

– Хорошо, я поищу комнату.

– Да вы не беспокойтесь, – говорит хозяйка, – мы ничего не говорили пока не нашли вам комнату. Это недалеко отсюда, у наших родственников. Вам там будет хорошо.

Дом глинобитный, потолки низкие, как в нынешних малометражках, комната маленькая, но с двумя входами – от хозяев и отдельный, через тамбур. Для меня хватит, а там видно будет.

Да и жила во мне полууверенность-полунадежда, что в ближайшем будущем получу квартиру, хотя никогда ни с кем об этом не говорил. Хозяева очень пожилые и очень тихие, если не сказать – пришибленные. Где и кем работал он – уже не помню, хозяйка тогда нигде не работала. Единственный сын еще не вернулся из армии. Когда я перебрался, в другой маленькой комнате жила девушка из села, не принятая в педагогический институт и еще на что-то надеявшаяся, но вскоре она уехала, и комната эта пустовала.