Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

Все так же сопровождая Вадима, я познакомилась с Кокто в Милли-ла-Форе. Очень смутно помню прекрасный особняк, в котором, куда ни ступи — одни раритеты и ценности. Но самым ценным были внимание и галантность Кокто по отношению ко мне.

Он принял меня как важную даму. Любезен, вовлекает в беседу, угощает соком, водой и без конца говорит комплименты. С Вадимом он говорил о разных высоких материях, а я во все глаза смотрела на этот новый чудный мир, на книги, на картины, на их хозяина, и хрупкого, и великого.

Никогда не забуду его!

Вадим занимал на пару с Кристьяном Марканом комнаты для прислуги в роскошной квартире на Кэ д’Орлеан на острове Сен-Луи. Эвлин Видаль, хозяйка, оказавшись на мели, сдавала комнаты для слуг своим бывшим любовникам, а собственную спальню — будущим.

И вот однажды, придя к Вадиму, я обнаружила, что квартиру лихорадит. Вадим хлопотал на кухне, стараясь приготовить завтрак по-американски — яйца всмятку, апельсиновый сок и пр. Хозяйская спальня была сдана Марлону Брандо. Теперь, в два часа дня, он еще спал. Мне безумно захотелось увидеть его живьем, и я вызвалась отнести ему поднос с завтраком. Стучу и вхожу в логово спящего зверя.

Воняет окурками, затхлостью, мужским потом. Тьма, как в колодце. Зажигаю свет и говорю, что принесла завтрак. Из-под одеяла высовывается опухшее, небритое лицо. И голос сонно, лениво: «Go away, son of a bitch!» 1 1 Убирайся, сукин сын! (англ.) Кое-как поставила на постель поднос, и он опрокинулся, как только тот повернулся, чтобы спать дальше. Но я, уходя, замешкалась, и он схватил яйца, шмякнул их об стену и снова заснул в месиве апельсинового сока, молока, кофе, раздавленных желтков и собственной славы.

Больше я никогда его не видела, и в моей памяти он ничуть не похож на свой знаменитый образ. Как сказал не помню кто: «Нет кумиров для их лакеев».

Старый папин друг, Морис Вернан, стал в конце концов моим импресарио и предложил мне сниматься в фильме с Бурвилем «Нормандская дыра». Восторга у меня это не вызвало. Сладенькая история, действие происходит, как ясно из названия, в нормандской деревне, играть надо крестьяночку, довольно противную, Жавотту. Роль крошечная, разве что в титрах мелькнет имя. Не то что теперь — в титрах мы с Бурвилем на равных. Но предложили мне 200 000 старых франков (2 000 новых), и это решило дело.

Буду богатой-богатой!

К черту экзамены, дипломы! Я стану кинозвездой!

Вадим пожал плечами и сказал, что напрасно я согласилась на этот фильм. Сказал из зависти: свой собственный снять не мог. Слушать я его не стала, а отправилась покорять мир или хотя бы Нормандию... Он обещал часто приезжать ко мне и с грустью смотрел, как я радуюсь.

Близились съемки, и радость улетучивалась. Меня снова стали одолевать страхи. Я одна-одинешенька среди профессионалов, а сама ничего не умею.

Если существует на земле ад, мой первый фильм тому пример.

Подъем ни свет ни заря в 6 утра, уродский грим — рыжеватая пудра и пурпурная помада, — моя беспомощность, тычки, брань грубых ассистентов, негодяи-продюсеры, отвратительные гримеры. И сама я немногим лучше — даровитые актеры смотрят с иронией: забываю слова, двигаюсь неуклюже, смешно. Совсем сбита с толку, пропадаю и схожу с ума от стыда и отчаяния.

Не успевала я проснуться — меня сдавали гримерше, толстой, вульгарной, безобразной тетке, которая творила, что хотела, с моим лицом. Мучить меня доставляло ей особое наслаждение. Она покрывала меня жидкой, цвета темной охры пудрой, вонявшей тухлятиной, и казалось, что я в маске. А поверх охряной пудры сыпала рисовую, и лицо становилось как в гипсе. Подкрашу ресницы — глаза сразу маленькие, круглые черные бусинки, как у плюшевого медведя. А рот, Господи, рот! Этой толстухе, абсолютно безгубой, мой рот не давал покоя. Ликвидировать его! Не рот, а черт знает что! Она совала мне в лицо зеркало, я смотрела и плакала! Ну зачем вся эта штукатурка, ведь я похожа на мумию, мерзкая мумия!

Ох, гримерша, как же я тебя ненавидела!

На этом мои пытки не кончались. Являлась парикмахерша, мегера, волосы редкие, траченные молью. Она с завистью оглядывала мои длинные тяжелые локоны, затягивала их, замазывала, заклеивала. Голова получалась, как кокосовый орех. А скажи я ей или посоветуй — огрызалась, говорила, что, мол, сначала стань звездой — тогда капризничай, а пока сиди и помалкивай... Царство гримеров и парикмахеров — сущий ад для начинающих.

Но надо было терпеть еще три месяца. Три месяца унижаться, выслушивать насмешки и оскорбления, не отвечать, стараться изо всех сил, глотать слезы, сжимать кулаки — отрабатывать свои двести тысяч...

Беда не ходит одна. Месяц спустя я с ужасом увидела, что беременна...

В этой нормандской, действительно, дыре, несовершеннолетняя, связанная по рукам и ногам! Мое отчаяние не знало границ! От любого запаха тошнит, кружится голова, вот-вот упаду в обморок.

С Вадимом в эти месяцы я виделась редко. Он был на мели и искал в Париже работу. Но несколько раз приезжал. В этом я нуждалась очень и очень. Я устала, не знала, что делать, беспокоилась, мне было не до первой пылкой влюбленности. Ночи любви коротки, если вставать чуть свет, а вечером, валясь от усталости, учить роль на завтра.

Смиренно и стойко я вытерпела до конца, как терпят, глотая горькое лекарство. По окончании съемок я поклялась, что с кино завязываю, и вернулась в Париж, без сил, с досадой и с безостановочной рвотой.

Я совсем разболелась и не могла есть. Вадим по-прежнему сидел без денег, а у меня был только мой гонорар! Родители, вдобавок, не спускали с меня глаз, нечего и думать об аборте... Мама в сильнейшей тревоге вызвала ко мне очень хорошего врача. Он осмотрел меня и объявил: вирусная желтуха! И прописал тишину и покой!

С тех пор врачам я не слишком верю...

Я умоляла родителей отпустить меня в Межев немного отдохнуть. Согласились. Я уехала, встретилась с Вадимом, помчалась в Швейцарию, поспешно сделала аборт, вернулась в Межев сразу же и позвонила родителям сказать, что мне лучше...

А ведь могла и умереть, не получив должного ухода...

От этого печального опыта осталась во мне паническая боязнь забеременеть. О беременности я и думать не желала, считала ее Божьей карой.

Мне предложили новую роль в кино, я согласилась. И на два месяца уехала на юг на съемки своего второго фильма «Манина, девушка без покрывала».

Я готовилась к аду, получила чистилище! Съемки были в Ницце, Вадим находился рядом, светило солнце. Снова заработала 200 000 старых франков, вернулась в Париж, снялась как фотомодель и наконец отложила немного денег...

Тем временем Вадим ушел из кино в журналистику, стал писать в «Пари-Матче». Теперь он зарабатывал на жизнь регулярно и мог просить моей руки.