Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

Даниэль Делорм и Даниэль Желен, Вадимовы близкие друзья, не раз обеспечивали нам алиби. У них же мы с Вадимом зачастую встречались. И, когда Желен закончил свой первый фильм «Длинные зубы», он просил нас быть свидетелями на их с Даниэль свадьбе.

А когда после отказов, отговорок, угроз и нашего трехлетнего ожидания родители наконец согласились на мой с Вадимом брак, Делорм с Желеном стали нашими свидетелями на бракосочетании в мэрии. Родители потребовали венчания в церкви. Священник, однако, отказался обвенчать меня с православным! Думали-думали, наконец придумали, что Вадим два раза в неделю будет ходить на курсы катехизиса, чтобы добрым католиком пойти под венец.

Вадим, который и так уж был сыт по горло, чуть было не бросил меня, узнав о родительском решении. Сильно, судя по всему, он любил меня, если вместо кино отправлялся со мной выслушивать почтенного аббата Бодри. Подумать только! Мы благоговейно сидели на церковных скамьях, а в глазах целого света стали воплощением порока, эротики и прочего в том же духе! Какая вопиющая несправедливость!..

Венчались мы в соборе Пасси 21 декабря 1952 года.

На мне было белое платье. Мой любимый дедушка Бум вел меня к алтарю. Прошло все красиво и трогательно. О свадьбе много говорили и писали. Я была любимым детищем газет, Вадим — кино! Мы сияли красотой и радовались жизни.

Сегодня я получила право спать с мужчиной, подписала документ при свидетелях и могла любить на законных основаниях. Правда, в ту ночь между нами не было близости — на законность ушли у нас все силы. Счастливые, мы заснули обнявшись.

На этом детство закончилось, и я перевернула страницу.

И вот мне 18 лет, и я хозяйка себе, заоблачной карьеры и реальной квартиры на улице Шардон-Лагаш, которую родители купили и предоставили в наше распоряжение, очень надеясь, что вскоре мы подыщем себе другую, а эту из экономии можно будет сдать. Не в силах работать весь день по хозяйству, чтобы выгадать гроши, я взяла служанку.

Наняла я пожилую даму лет 70-ти, звали ее Аида, была она русской княгиней. Я ужасно робела, не знала, как приказывать почтенной особе, которая годилась мне в бабушки. Вадим, зная, как я люблю животных и как в детстве хотела иметь собаку, подарил мне Клоуна, прелестного двухмесячного черного коккера! Рассчитывал он, что дает мне товарища на случай своих ночных сидений в «Пари-Матче», порой до 6 утра. Аида уходила в 20.00, и я весь вечер и всю ночь тосковала и тревожилась. Клоун стал мне поддержкой и утешением в отсутствие Вадима.

Но Вадим, видя, что я нуждаюсь в нем уже не так остро, стал пропадать вечерами, засел, кажется, в покер... Редкую ночь теперь проводил он дома. Я спала с Клоуном, клубочком свернувшимся рядом, и часто утром вставала, когда Вадим только-только засыпал, поздно вернувшись.

И все-таки я по-прежнему слепо верила в Вадима.

Он многому научил меня, он рассказывал мне об Андре Жиде, с которым играл в шахматы, он говорил о книгах Симоны де Бовуар и Сартра. Я слушала, зачарованная его эрудицией, умом, юмором, воображением.

Как-то в одном из разговоров он сказал, что, когда ему было 13 лет, он нашел крысиное яйцо в городке Морзин, где провел детство. Я возразила, что крысы не несут яиц.

«Ты что, Софи (он часто звал меня Софи, вспоминая «Несчастья Софи»), шутишь? Ты правда не знаешь, что крысы несутся?»

А я, если честно, не была уверена на все сто... И Вадим рассказал мне как во время войны крестьяне-горцы жарили яичницу из крысиных яиц... Я свято всему поверила и на другой день слово в слово пересказала гостям. Я имела успех: моя наивность стала притчей во языцех. Смехом не убивают. Только потому я осталась тогда жива.

От своей наивности избавилась я не скоро. Теряла ее очень медленно. Сначала разуверилась в Вадимовых сказках. Потом стала узнавать о частностях супружеской жизни, о лекарстве от любви.

Для меня любовь всегда была чудом, чем-то прекрасным, из ряда вон. Она отрывает от быта и уносит в путешествие вдвоем, она не терпит пошлости. Так писал о ней Альбер Коэн в своих «Небесных далях». Увы! Длиннополые сорочки (их носили еще в 53-м), носки в гармошку (носят и сейчас), тапочки («Тапочки, где мои тапочки?»), разные звуки, спуск воды в унитазе, сморканье, отхаркиванье, наконец, ежедневные недоразумения — вот поистине лекарство от любви.

Я всегда об этом помнила и не выносила, чтобы человек опускался под предлогом, что он у себя дома.

Время было трудное.

Я искала свою дорогу в жизни. Критики отзывались о двух моих первых картинах так плохо, что двери в кино для меня с треском захлопнулись. Со мной все кончено!

Не люблю поражений, не выношу, когда меня гонят. Предпочитаю уйти сама! Я решила взять реванш, начать с нуля. Для начала — найти хорошего менеджера.

Мне рассказали про Ольгу Орстиг.

Я написала ей с робостью, прося заняться мной. Назначили встречу. Оказалось — деловая, впечатляющая, властная и с шармом чисто славянским. Она бегло оценила меня и решила, что «берет». Отныне ее квартира стала моим вторым домом, а она мне — второй матерью. Мы не расставались никогда. Я зову ее «мама Ольга». Как-никак, она занималась моими делами, а главное, по-матерински меня любила и прощала. В тот момент она как раз подыскивала молоденькую актрису для фильма с Жаном Ришаром «Портрет ее отца» режиссера Бертомьена.

Анатолий Литвак, американский режиссер русского происхождения, человек замечательный, одаренная натура и добрая душа, никогда не слушал чужих мнений. Через Ольгу он пригласил меня на роль французской субретки в своей новой картине «Акт любви».

Главные роли играли Дани Робен и Керк Дуглас. Надо было говорить по-английски. Я могла объясниться через пень колоду, и меня взяли!

Действие фильма происходило во время второй мировой войны.

Дани Робен вызывала во мне восхищение: стройная, хорошенькая, раньше тоже танцевала. Приятно было думать, что мы похожи... Приятно, а потом очень неприятно, когда я узнала, что она — заядлая охотница.

Американец Керк Дуглас — кинозвезда, полубог, не подступишься. Но я подступалась, даже налетала на него в темных промерзлых коридорах. Он говорил мне «сорри!», и я краснела! Не красавец, ниже меня ростом, но море обаяния!

Ассистент натаскивал меня. По роли я говорила 2-3 фразы, но знать их надо было назубок. После долгого ожидания в своей комнате я оказалась наконец перед камерами. Литвак был великолепен: шапка седых волос, большие светлые глаза. Волнуюсь, трясусь — он смеется! Я должна была просунуть голову в окошко для подносов и сказать: «Кушать подано». Мой большой выход!

Играй я по-английски Федру, гордилась бы и тряслась от страха ничуть не меньше!