Бриджит Бардо - Инициалы Б. Б.

В таком плачевном состоянии я отправилась доканчивать фильм в Доломитовые Альпы, итальянский Тироль. Ко всем моим несчастьям, говорили там только по-немецки. Был волчий холод, медсестры днем с огнем не найти, слава Богу, ассистентка режиссера, милейшая женщина, взяла меня под свое крыло и десять раз в день делала мне укол, чтобы помочь продержаться.

К счастью, всему приходит конец. Фильму он пришел раньше, чем мне.

Вернувшись во Францию, я сразу же заявилась на житье к Бабуле! У нее я слегка оклемалась. Она лелеяла меня, нянчила, выхаживала.

Бум чуть с ума не сошел от радости, что заполучил меня, Дада готовила специально для меня все самое полезное, самое питательное, Бабуля выказывала мне столько внимания и нежности, что казалось мне — я в раю!

Вадим подолгу сидел у меня, переживал за мое нездоровье. Мама меня ласкала и говорила, что лучше бы мне родить, чем так мучиться. Папа, не зная, в чем, собственно, беда, заявил, что кино мне вредно для здоровья, и посоветовал сменить профессию, чтобы не болеть.

В общем, я блаженствовала. Век бы так жить! Но пришла Ольга, справиться, как дела, и предложить роль.

Работа актера не из легких.

Ни в коем случае нельзя упускать шанс. А где именно — шанс, не угадаешь. Приходится соглашаться на все! Вечный поиск, вечный бой. И никаких поблажек. Передышка — остановка, остановка — отступленье.

У меня железная воля и каменная лень. Я как бы между двух огней. Но в конце концов воля все-таки берет верх.

Благодаря Ольге мне удалось сняться вместе с Мишель Морган и Жераром Филипом в фильме Рене Клера «Большие маневры».

Роль была невелика, но лучше маленькая роль в хорошем фильме, чем большая в плохом! «Маневры» стали для меня школой! Рене Клер был на редкость добр и умен. Направлял он меня мягко, но решительно.

На Морган я смотрела во все глаза, но заговаривать с ней не смела, в ее присутствии ужасно смущалась... А Жерар Филип — живая легенда! Когда он обращался ко мне с вопросом, я краснела до корней волос. Я и вообще всегда краснела — от волнения, переживания, застенчивости! Даже со временем, отвечая журналистам и находя какие-нибудь особенно меткие и дерзкие слова, я принимала самоуверенный вид, а все равно становилась красной, как рак. И однажды зашла я вечером в аптеку возле дома и попросила таблетки, чтобы не краснеть. И покраснела до слез. Аптекарь, засмеявшись, сказал, что таких таблеток не существует, что, наоборот, краснеющая женщина — прелесть, но, по нашим временам, — редкость, и лучше мне остаться, как есть. Я послушалась его, скрепя сердце, и осталась как «есть»!

Вадим потрудился для меня на славу и написал сценарий забавного фильма, где мне предстояло сыграть главную роль. Фильм назывался «Отрывая лепестки маргаритки».

Я была довольна. Он дал мне прелестную героиню. Она в меру сексапильна, в меру простодушна и поднимает вокруг себя суету и неразбериху. Снимать фильм собирался Марк Аллегре, и это было прекрасно, потому что он стал большим нашим другом, к тому же дорожил своей репутацией «первооткрывателя кинозвезд». Действительно, именно он открыл Симону Симон и Даниэль Делорм, первым снял в кино Даниэль Дарье и многих других, правда, без таких вот двойных инициалов. А эти совпадения с инициалами его ужасно забавляли. Он прославил именно С.С., Д.Д. Почему бы теперь не Б.Б.?

«Будущие звезды» не имели большого успеха, и фильмом «Отрывая лепестки...» Аллегре хотел взять реванш. И, кстати, для этого старался вовсю.

Партнерами моими были Даниэль Желен и Дарри Коуль. Моя фамилия шла в титрах первой, отдельным кадром, а соперницей у меня была одна Надин Талье, знаменитая стриптизерша. Она, когда вышла замуж за барона Эдмона Ротшильда, стала еще знаменитей. И барон прекрасную плоть одел драгоценностями еще прекрасней. Правда, плоти было многовато, и «одежда» обошлась недешево.

Я отрывала лепестки маргаритки два с половиной месяца, так что ради славы натрудила пальцы до мозолей.

Итальянцы не хотели отставать и предложили синьоре Бардо другой шедевр.

Английская поговорка гласит: «Можешь взять, бери!» Я «взяла» и снова уехала в Рим.

Клоуна со мной не было, Вадим приезжал редко, и я утешалась любовью по-итальянски с неким красавцем — исполнителем сентиментальных песенок. Каждый вечер я заходила в кабаре, где он выступал. Голос его был нежен, обволакивающ, в кафе мне было уютно, и я всю ночь танцевала, смеялась и забывала, что завтра в 6 утра у меня встреча. Встречалась я в столь ранний час с Нероном, то есть с Альберто Сорди в роли Нерона. Я играла Помпею, Глория Свенсон — Агриппину, Витторио Де Сика — уже не помню, кого...

Именно тогда я впервые в жизни почувствовала свою «звездную» власть.

Помпея должна была принять знаменитую молочную ванну, и я предвкушала пользу для кожи... Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что гигантская ванна, почти бассейн, наполнена крахмалом! Я не желала входить в нее: не хватало накрахмалиться, как воротничок сорочки!..

Я в слезы. В общем, устроила сцену.

Поднялась суматоха... А не крахмал — что же тогда? Говорю: «Молоко». Все с ужасом ждут, что я потребую не простое молоко, а ослиное, но нет, я не капризная, ослиного не надо! И все-таки столько молока — бешеные деньги! Что делать? Разбавить водой. Половину на половину! Сказано — сделано. Получила я ванну из молока полуторапроцентной жирности!

Но Бог меня наказал.

Сцена снималась два дня. В первый я гордо и блаженно окунулась в свежее тепловатое молочко... Юпитеры, жара, грим, долгие часы съемки... Под конец я плескалась в мерзкой створоженной простокваше. Завтра в нее не окунешься. Вышла я из ванной в жалком виде и на другой день согласилась на крахмал. Так закончились мои римские каникулы и звездные капризы.

С опытом и без денег я вернулась во Францию.

И опять очутилась в своей квартирке-душегубке на улице Шардон-Лагаш в Париже, который показался тесным и тусклым мне, восходящей звезде. В Риме я привыкла к величине и величию, а тут царила ограниченность, мне невыносимая!

Чтобы не сидеть без дела в ожидании очередного дрянного фильма, я приняла приглашение пообедать перед телекамерами у Мориса Шевалье в Марн-ля-Кокет и попозировать художнику Ван Донгену. Я была известна, они — прославлены! Ван Донген, перед которым я преклонялась, написал с меня превосходный портрет. Телевидение снимало Ван Донгена за работой, а заодно и меня...

Купить портрет я не могла — не было ни гроша. С досады я кусала локти. И тщетно улыбалась ему — он требовал не улыбки, а банкноты. Очень жаль. Теперь этот портрет в энциклопедии Ларусс назван вандонгеновским шедевром.

Позже я пыталась отыскать картину и узнала, что она продана в Америку. В 1970 году ее привезли во Францию и предложили мне. Стоила она тогда 270 000 франков, а мне показалась жалкой мазней...