Говард Маркс - Господин Ганджубас

«Старик и море» был оставлен, когда поезд Бридженд-Окс-форд прибыл в Кардифф и я, окопавшись в вагоне-ресторане, принялся глушить пиво банку за банкой. В Дидкоте нужно было делать пересадку. Напротив меня сидел человек, державший пару наручников, и тут я впервые увидел дремлющие шпили Оксфорда.

Через пару часов в Баллиоле я стоял под дверью комнаты для собеседований в компании другого кандидата. Я протянул ему руку:

— Привет! Меня зовут Говард.

Он выглядел озадаченным и вложил свою руку в мою так, будто ожидал, что я ее поцелую.

— Где ты учился? — спросил он.

— В Гарве.

— Что?

— В Гарве.

— А где это?

— Между Кардиффом и Суонси. Неподалеку от Бридженда.

— Извини, не понял?

— В Гламоргане, — пояснил я.

— А-а-а, Уэльс! — протянул он с презрением.

— А ты где учился? — спросил его я.

— В Итоне, — сказал он, глядя в пол.

— А где это? — Я не мог удержаться от вопроса.

— Это же Итон! Школа Итон.

— Да, я о ней слышал, но где она находится?

— В Виндзоре.

Выпускник Итона проходил собеседование первым. Приставив ухо к двери, я выслушал длинный членораздельный список его спортивных достижений и заволновался. Большой любитель регби, я не участвовал ни в каких спортивных мероприятиях или играх с двенадцати лет, когда меня по ошибке поставили нападающим в запасную школьную команду. Уверенность, и без того шаткая, что я пройду собеседование, улетучилась без следа.

Примерно двадцать минут спустя дверь открылась, вышел итонец, и дверной проем заполнила импозантная фигура Рассела Мэйггса, преподававшего историю Древней Греции. Его прекрасные седые волосы доходили до плеч, и я пожалел, что пошел на поводу у родителей. С Расселом Мэйггсом я почувствовал себя совершенно непринужденно. Мы обстоятельно побеседовали об уэльских угольных шахтах, национальной сборной регби и «Айстедводе», ежегодном фестивале искусств. Несколько раз я рассмешил его, и мы очень быстро распрощались. Собеседование по физике давало меньше поводов для веселья, и я быстро осознал, что одними шутками здесь не отделаешься. К счастью, все вопросы были из основной программы. На ночь меня поместили в небольшой гостинице на Уолтон-стрит, где я оставил на хранение свой чемодан, прибыв в Оксфорд. Скинув быстренько свой приличный костюм и облачившись в пижонский прикид, я завалился в ближайший паб, где пил до полной потери чувств.

Спустя пару месяцев меня снова вызвали в Баллиол. На сей раз чтобы сдать ряд вступительных экзаменов на получение специальной стипендии. Они были растянуты на несколько дней и предполагалось, что в течение этого времени мы будем жить в колледже. Я рассказал родителям о прическе Рассела Мэйггса, но это не избавило меня от принудительной стрижки.

По прибытии в Баллиол я присоединился к другим кандидатам, которых собрали в зале отдыха для первокурсников.

Итонца нигде не было видно. Я робел и ощущал подавленность. Боялся рот открыть: мой уэльский акцент неизменно вызывал раскатистый смех. Наконец я разговорился с парнем из Саутгемптона. Он тоже поступал на физический факультет и, по всей видимости, так же как и я, чувствовал себя не в своей тарелке. Его звали Джулиан Пето, и до сегодняшнего дня он остается самым близким моим другом. Утром и днем мы методично сдавали экзамены, а по вечерам также методично напивались. Выдержав каким-то чудом еще несколько собеседований и ни с кем больше не подружившись, я вернулся домой, уверенный, что больше никогда не приеду в Оксфорд.

Однако в первой половине декабря 1963 года из Баллиола пришло письмо. Я не стал открывать его сам — отдал отцу. По тому, как просияло его лицо, все стало понятно без слов. Вопреки утверждениям газетчиков, много писавших обо мне в семидесятых и восьмидесятых, стипендии я не получил, но добился места.

Новость о том, что я зачислен в Оксфорд, распространилась по Кенфиг-Хилл. Баллиол только что выиграл в телевикторине «Дуэль университетов», и это прибавило мне почестей. Я не мог пройти по улице без того, чтобы каждый встречный не бросался ко мне с поздравлениями. Я стал главным учеником школы. Успех совершенно вскружил мне голову, до некоторой степени я жил за счет него. До конца года купался в славе. Начал искать упоминания Баллиола в печати, но нашел только одну статью. В ней говорилось о новом поветрии — курении марихуаны, предмете для меня новом. Глава Баллиола сэр Дэвид Линдси Кейр высказывался в том духе, что курение ведет к безделью.

Как первокурснику Баллиола, мне следовало приобрести ряд предметов из списка, высланного чиновниками колледжа, в том числе: чемодан, колледжский шарф, учебники и короткую мантию. Со своими преисполненными гордости родителями я провел несколько дней в Оксфорде, покупая все необходимые для учебы вещи. Мы заехали и в Баллиол, но никого там не застали, кроме придурковатого американского туриста, который, не скрывая разочарования, глазел науниверситетский парк. Я аккуратно упаковал все покупки в чемодан, отложив только шарф, чтобы покрасоваться, путешествуя автостопом по Европе.

В начале октября 1964 года началась моя студенческая жизнь в Баллиоле. Мне досталась маленькая, мрачная комнатка на первом этаже (глазей в окно кому не лень), с видом на Сент-Джайлз. Но самым ужасным был шум автомобилей за окном. Через это окно я впервые, но отнюдь не в последний раз смотрел на мир через решетку. В дверь постучался и вошел пожилой джентльмен в белом пиджаке. «Я ваш служитель Джордж», — представился он.

Меня не предупреждали о существовании служителей, и я понятия не имел, какую роль исполняет сей доброжелательный джентльмен. Моей первой мыслью было то, что он имеет какое-то отношение к спорту. Мы с Джорджем провели много времени за разговорами, и он рассказал, что в его обязанности входит застилать кровать, убирать мою комнату и мыть за мной посуду. Все это мне показалось удивительным. Я никогда не бывал в ресторане, где обслуживают официанты, не пользовался услугами носильщика, не жил в гостинице.

Перспектива обедать в столовой пугала: о чем говорить, как держаться? Вдруг кто-нибудь подумает, что я не умею держать себя за столом? Приходилось туго, я чувствовал себя не на месте, но Джулиан Пето, которого приняли в Баллиол со стипендией, всегда кидал мне спасательный круг.

Для первокурсников, желающих записаться в студенческие общества, в здании ратуши проводилась ярмарка вакансий. Мы с Джулианом отправились посмотреть, что предлагают. Нам не приглянулось ни одно из обществ, ни один клуб. Три симпатичные девушки подошли и пригласили вступить в Ассоциацию оксфордских консерваторов. Джулиан, участник Движения за ядерное разоружение и ярый социалист, воспитанный родителями-гуманистами, отпрянул в отвращении, а я заколебался под влиянием женских чар. Чтобы продолжить приятную встречу, я согласился вступить в Ассоциацию и расстался с несколькими шиллингами в обмен на эту привилегию. Мои родители, узнав позднее о сыновнем предательстве, были вне себя от ярости. Я никогда не посещал партийных собраний и никогда больше не видел тех трех красоток. Единственная выгода от этого импульсивного и глупого поступка заключалась в том, что, возможно, запись о членстве в данной организации понравилась людям, которые завербовали меня в агенты МИ-6, британской секретной службы.